Боги богов
Шрифт:
«Может быть, я рано назвал городом это скопище вигвамов, — подумал Марат. — Эту рыбацкую деревню, растянувшуюся на десяток миль. Нет никакого города, нет единого народа, каждая община живет отдельно от прочих и кормится на своем отрезке берега, не подпуская чужих».
Он разделся и вошел в воду. Вокруг немедля засуетились десятки рыбок-щекотунов, мягкими губами стали объедать с кожи мельчайшие частицы пота.
Для ночных купаний имелась еще одна причина. Владыка плавал очень хорошо, но все-таки много хуже, чем его подданные. Рыболовы проводили в воде почти всё светлое время суток. Покорить их было гораздо легче, чем дикарей равнины — те хотя бы умели быстро бегать. А широкоплечие обитатели побережья перемещались по суше медленно
Марат плавал почти до рассвета, но не устал. Чтобы утонуть в плотной, очень сладкой воде, нужно было постараться. Волна была слаба и полога, внешние угрозы тоже отсутствовали: крупные хищники — коралловые угри и драконы-амфибии — в это время года уходили далеко за риф, на глубокую воду, чтобы там в относительной безопасности произвести на свет потомство.
Сами дикари пренебрегали открытым океаном, считали глубокую воду территорией, бесперспективной с точки зрения охоты. Даже вполне надежные парусные лодки — первую им подарил Владыка — использовали только для каботажа. Марат всё ждал, когда в Городе появится свой Колумб, которому наскучат походы вдоль берега, и в прошлом году дождался: согласно доносу Митрополита, молодой рыбак по имени Хацзоха, сын небедного ловца моллюсков, построил катамаран и вознамерился пересечь океан, чтобы достичь обратной стороны мира. В конце сезона штормов, когда ветер подул с берега, смельчак отплыл курсом на восход. С тех пор его никто не видел. К сожалению, Владыка узнал все подробности задним числом, уже после того, как у входа в дом Хацзохи-старшего появился знак траура: воткнутая в землю рыбацкая острога с насаженным на нее тюленьим черепом. По старому обычаю, любой мужчина, не вернувшийся из океана в течение месяца, считался погибшим.
Других отважных путешественников не нашлось.
Мало было людей искусства, художников, танцоров и музыкантов, мало изобретателей и прочих чудаков. За пять лет в Городе не появилось ни одной серьезной технической новинки. Рыболовы не додумались даже до плетения сетей, хотя неплохо умели шить, используя в качестве нитей собственные волосы. Два года назад Марат хотел подарить им сеть, но передумал. Береговые аборигены и так жили вполне сыто. Гораздо более сыто и благополучно, нежели равнинные. Избыток пищи мог привести к стагнации, а Марат, как всякий правитель, желал своему народу в первую очередь прогресса, а не изобилия. Да, его народ редко порождал талантливых инженеров и рисовальщиков, но, может быть, Владыка слишком многого хотел от своего низкорослого, грязного, неловкого, бесцеремонного и бесконечно наивного народа.
За час до восхода солнца, когда две из четырех лун уже коснулись линии горизонта и небо от воды отделила тонкая, словно игла, серебристо-лиловая линия, предвещавшая ясный безветренный день, Марат вернулся туда, где жил пять с половиной лет. Тем же путем: сначала в обход грязного города, потом через чистые кварталы — и наверх. Не по главной церемониальной лестнице, а по узкой служебной, с западной стороны Пирамиды.
В запретных комнатах было свежо и тихо. У входа в спальню на каменном полу, обхватив руками колени, сидела Нири, личная сиделка и любимая подруга Жильца. Когда Владыка вошел, она вскочила и быстро вытерла ладонью заплаканное треугольное лицо.
— Он… хочет, чтобы Владыка пришел к нему, — прошептала она.
Нири стала служанкой в возрасте шести с половиной лет, в самом начале половой зрелости, и была доставлена через горы вместе со
— Я тебя понял, — ответил Владыка. — Теперь иди, или я убью тебя.
Нири опять залилась слезами, однако Марат с удивлением понял, что она не расстроена, а скорее наоборот, счастлива. И даже, может быть, переживает восторг.
— Он сказал, надо сейчас, — на пределе слышимости произнесла она.
Марат не ответил, потянул на себя дверь из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, прошел в опочивальню. Дверь он сделал сам, она весила триста килограммов, ни один уроженец Золотой Планеты не мог в одиночку отодвинуть тяжелую створку. Даже Хохотун, приходя с докладами, всегда брал с собой двух ординарцев.
Обойдя свое огромное ложе, Марат откинул плотные занавеси и открыл еще одну дверь, столь же прочную и надежную, как первая. Здесь, в самом дальнем зале дворца, обитал Жилец. Капсула была встроена в здание так, что никто не мог увидеть ее снаружи. Три года назад, когда стометровый холм из камней был насыпан, шесть носорогов втащили священный Черный мешок на его вершину, и только потом Владыка приказал приступить к возведению стен резиденции.
Биом сильно постарел и ссохся, системы безопасности давно не действовали, вся энергия выдохшихся аккумуляторов расходовалась на поддержание основных функций утробы. Жилец подключался к медицинской аппаратуре на несколько часов в неделю, остальное время проводил в своей комнате. Он сильно похудел, и Марат в одиночку переносил его с места на место.
Сейчас бывший гениальный преступник лежал, глядя в потолок.
И пел.
От удивления Марат замер у самого входа и даже спиной придержал дверь, чтобы петли не заскрипели.
Судя по всему, песня была особенная, какой-то древний уголовный фольклор: простой, с примитивными рифмами рассказ о том, как беглый преступник идет по местности, не тронутой цивилизацией, мимо рудников, где добывают драгоценные металлы, потом на украденной лодке пересекает некий обширный водоем и встречает собственную мать; женщина объявляет герою, что его отец скончался, а родной брат осужден за преступление и отбывает наказание на каторге.
На старом русском это звучало необычно: «кандалами звенит».
Жилец пел негромко, но складно, и мелодия в его исполнении выходила печальная, необычная и красивая.
Марат ощутил стыд. Семь лет он провел вместе со стариком — и ни разу не спросил его о родственниках, а ведь у Жильца тоже были мать и отец.
Великий вор поднял голову и прохрипел:
— А! Явился, полубог херов!
Марат молча закрыл дверь на засов.
— Подойди-ка, — велел Жилец.
Марат приблизился.
— Палец, — сказал Жилец. — Средний, на правой руке.
— Что с пальцем?
— Дотронься. Где розовое мясо.
Старик показал глазами. Марат коснулся изуродованной первой фаланги, в том месте, где у обычных людей растет ноготь. Жилец дернул головой и захохотал.
— Есть! — крикнул он. — Есть! Я чувствую! Потрогай, потрогай! Сильнее нажми! И указательный тоже!
Марат нажал сильнее. Жилец выругался столь длинно и громогласно, что Владыка Города-на-Берегу на миг забыл о своем статусе полубога и снова сделался юным угонщиком космических яхт, наивным арестантом пересыльной тюрьмы Девятый Марс.