Боги должны уйти

Норд Ноэми

С Маленькой Лилией мы неразлучные ручейки. Золотая сестричка никогда не назовет меня рабыней. Она вырвала из моих рук унижение, скрученное из пинны, и бросила его в костер. Крученая Губа при этом так заверещала, что даже сам Жабий Жрец сбежал на болото с мешком для лягушек, печально мотая головой.

"Именем Предков! Все слышали? Рабыня!
– вопила Крученая Губа, врываясь в сонные дома.
– Синевласая Лань больше не дочь вождя. А с рабыней - делай что хочешь. Поглядите на этих двух цыпочек. Сожгли мою метлу, думают, она виновник их бед. Глупые принцессы!

Убежали, спрятались на краю деревни, думают: к ним не дотянутся волосы стыда, не обмотаются вокруг шей и не задушат. А для чего придуманы законы? Если Храбрый Лис не вернется, я первая брошу в преступницу камень. А Маленькой Лилии требуется порка!"

Я сидела в сторонке и думала. Ну-ну, только сестренку не задевай. Вспомнишь, кто научил меня в детстве танцу Ликующего Топора. Надеюсь, Крученая Губа не забыла, что мы с моей дубинкой - чемпионы по раскалыванию тыкв?

Женщины, стряхнув с плеч хныкающих детей, ухватились за изогнутые края кувшинов и потащили их к дому Побед. На площади собрались старейшины, чтобы разделить воду. Они медленно раскупорили узкие горлышки, и тягучие струи наполнили базальтовые чаши. Губы младенцев с жадностью впивались в млечные края и вытягивали влагу до последних капель со дна.

– А ты уходи! Рабыням не положено воду с нами пить! - завизжала Крученая Губа, заметив меня в очереди за водой.
– Разве тем, кто вызвал засуху, полагается хотя бы капля, отобранная от младенцев и матерей?

Отец со злостью отшвырнул мою чашу из-под ленивой струи. Сосуд взлетел дугой, ударился об жернов и осыпал осколками почву под ногами.

Громко захныкала Маленькая Лилия. Кусочек обсидиана задел ее, на щеке выступила кровь. Я обняла малышку, зализала ранку языком, приклеила сверху листочек иззы: "Не плачь, пустяки, царапинка скоро заживет".

Мой укоризненный взгляд взбесил Несокрушимого. На висках выступили скрученные вены, казалось, невидимая сова запустила когти в седую голову, пытаясь ее раздавить. Он сказал:

– Прочь, негодная дочь! Не проси воды! Не облизывай губы! Не умоляй глазами! Не получишь ни капли! Лучше б ты умерла при рождении! Лучше б не родилась на позор нашему роду! Несчастная, будь проклята! И я, породивший тебя, лишаю также себя и твою мать драгоценных капель, пока небо не простит нашу кровь за неслыханную дерзость!

– Суров наш вождь, но справедлив, - закивали головами женщины, а малыши сразу прекратили плакать и ныть.

– Уверена, Старший жрец не отменит казнь, - ужалила взглядом Крученая Губа.

Я убежала в свой любимый уголок. О брошенном гнезде синепера никто из моих сородичей не знал. На южной стороне леса пышно сплелись кронами два шоколадных дерева. Темно-зеленые листья осыпались прахом под ногами, ароматом цветов пропитались голые ветви и шершавая кора.

Я взобралась вверх по стволу и уселась в удобную развилку между ветвей. Это гнездо я нашла в прошлом году. Большой синепер. сплел его из гибких ветвей и укрыл дно голубым пухом и лепестками орхидей.

Крупные синеперы в наших краях давно перевелись. Никто не помнит

этих удивительных птиц. Лишь по обнаруженным перьям можно представить насколько они были красивы.

В гнезде можно было калачиком свернуться на дне. Стволы качались и баюкали, густые ветви усмиряли зной. Ни один человек не догадался бы меня здесь искать.

Верещи от ярости и топай ногами, Жабий Жрец, проклинай мои синие косы и красоту. И ты, Крученая Губа, ищи меня, сколько хочешь, бегай по чужим домам, заглядывай под циновки и кричи: "Рабыня сбежала! К ноге надо было прицепить жернов! С рабами обращаться нужно очень строго. А чем наша преступница лучше?"

Да сойдите вы все от криков с ума. Не вернусь. Я вытащила из-за пояса любимую трубку. Мамину. Из тайного сундучка. Я набила ее размятыми стручками маккао и с удовольствием затянулась горячим дымком.

Закрыла глаза... поперхнулась... О, маккоо, исцели сердце, усыпи навсегда... Разве я виновата? Люди глупы, всегда глупы, но они еще больше глупеют, когда собираются в стаи.

Незаметно я заснула... Погрузилась во тьму...

Мир вокруг меня или ад?

О, боже... Я все-таки вывалилась из гнезда, и Жабий Жрец, поймав летящее тело, схватил за плечи и развернул лицом к себе.

Чудовищные обвинения разорвали сердце.

– Глаза Кецалькоатля не позволят скрыться Синевласой Лани. Пришла пора. Собирайся. Ты узнаешь, что делают с теми, кто нарушает табу. Не вырывайся. Усмири гордость. На скале Виноватых Женщин мы останемся наедине, и ты познаешь тайны, скрытые от разума человека. Страдание - душа богов. Твой плач усладит сердце Пернатого Змея долгим блужданием по лабиринту боли.

Он связал мои руки и привел на скалу Виноватых Женщин.

Там не было костей, их утащили грифы, лишь ветер гонял между камней охапки волос, переплетенных сухими цветами и перьями. Длинные ленты выцвели на солнце и тянулись, трепеща, в небо, словно пытались улететь.

Палач сказал: "Когда Кецаткоатль прикоснется губами к твоей коже, ваши души сольются, и вы познаете единый порыв страстей".

"Что сделает со мной бог? Раздробит мои кости? Выклюет глаза? Или вырвет когтями сердце? А может быть, высосет мозг? Заранее ненавижу его".

"Я мастер музыки, которую любит Скала Виноватых Женщин. Захочу - размозжу хребет с одного раза - не успеешь крикнуть, и увидишь собственные кости..."

Жабий Жрец поднял топор, на острие которого красовалась выточенное сердце кетсаля, и сказал: "Бог - страдание. Накорми его страхом, и он улыбнется людям".

Громко хрустнули позвонки, оборвался столб мозга. Умерли руки и ноги, пальцы впились в каменную пыль.

Хруст костей отделил боль от разума. Брызги крови жадно выпил песок.

Топор упал.

Зрачки отразили зрачки. Лицо жреца закрыло небо.

Мысли заговорили без слов:

"Ты не напугана. В глазах нет боли. Я жду. Безумствуй, требуй, умоляй".

"Обратной дороги нет - вот моя боль. Остального я не боюсь".

"Боги ждут слез".

"Не дождутся. Лучше убей!"