Боги и люди
Шрифт:
– Да, не ошибся. Отважна. И хитра. Рискну с тобой! – И добавил: – Но учти: сначала женюсь на тебе. И не как мой братец Гришка на императрице надумал жениться, когда она повелительницей стала да в три шеи прогнала его. А сейчас женюсь, когда ты – ничто без меня. Ну, пойдешь за меня?
– Не много ли для первого дня, граф? – холодно усмехнулась принцесса. – К тому же у меня есть жених.
И вновь страшные горящие глаза приблизились к ней. И этот ужасный шрам.
– Пойдешь за меня?
– Пойду,
Ночь в огромной спальне подходила к концу. В тусклом свете выступали из темноты статуи и картины. Утренний ветер входил в комнаты.
– Уезжайте, я не хочу, чтобы они вас увидели. Принцесса Всероссийская, как жена Цезаря, – вне подозрений.
– Чтобы он меня не увидел? – усмехнулся Орлов. – Боишься?
– Я стараюсь не причинять боли людям, которые меня любят.
– Если не хочешь, чтоб я его, как государя императора!..
– Зачем? Никого больше нет. Есть ты.
Он молчал.
– О чем ты сейчас думаешь? – Она гладила его по волосам, она целовала его.
Он все молчал, потом сказал:
– Кто ты? Кто ты? Кто ты? Ты одинаково быстро говоришь по-немецки, по-итальянски.
– Добавь: по-французски, которого ты, к стыду моему, не знаешь. У меня хорошее образование, граф, и были очень дорогие учителя.
– Кто ты? Кто ты? Если любишь меня больше, чем тайну свою.
Она откинула голову. Волосы упали ей на плечи.
– Я Елизавета. Дочь Елизаветы. И запомните это, Ваше сиятельство, если видеть меня еще желаете.
– Я хочу в это поверить, – медленно начал он. – Я слыхал, что немец-учитель вывез ее из России вместе с племянниками отца ее Разумовского. Ты не знаешь, случаем, имени этого учителя?
Она только засмеялась.
– Ну, его имя, Ваше высочество? – шептал граф.
– Придет время – скажу.
– Я даже человека своего узнать все подробности в Пруссию к этому учителю недавно посылал. Да помер, оказалось, учитель.
И вдруг, усмехнувшись, она спросила:
– А какого человека вы к нему посылали?
– Верного. И ловкого. Того самого, которого я к тебе посылал. Рибас, испанец… Неужто забыла?
Она засмеялась, радостно, облегченно.
– Вот теперь я тебе верю! Теперь ты мне все сказал! Я ведь сразу почувствовала.
Засмеялся и граф:
– А если он нарочно сделал так, чтобы ты почувствовала? Чтоб я сегодня мог про него рассказать? И до конца в доверие к тебе войти?
– Тогда он был бы дьявол. И ты вместе с ним.
– Все мы бесы, Елизавета. Не верь словам. Ты только рукам да губам ночью верь. Ночью все правда.
Он целовал ее и шептал. И она что-то шептала уже в безумии, как вдруг он расхохотался и вытащил из-под ее подушки пистолет. Она тоже засмеялась. Он отшвырнул пистолет далеко, в угол зала.
– Хоть теперь безоружная.
И, все еще смеясь, повернулся к ней и наткнулся грудью на сталь. Улыбаясь, она смотрела на него, приставив к его груди другой пистолет.
– Стреляй, – шепнул он. – Хочу вот так, с тобой помереть.
– Боже мой, – сказала она. – Я люблю тебя!
Пиза.
В театре давали оперу Моцарта «Волшебная флейта».
Граф Орлов в камзоле, сверкающем бриллиантами, и принцесса в нежно-голубом платье и в фантастическом ожерелье из сапфира появляются в ложе.
Весь театр глядел на них. За спиной графа – русские морские офицеры в парадных мундирах.
Погас свет. Началась опера. Но зал не смотрел на сцену.
Принцесса и Орлов в открытой коляске. За коляской следовала другая – с музыкантами, нанятыми графом. И всюду толпа зевак провожает их глазами. Голубое небо, праздничная толпа, солнце и музыка. И прекрасный город.
– Я только думала прежде, что была счастлива, – шепчет принцесса. – Я не знаю, чем все кончится, но всю жизнь буду благодарить тебя. Я познала тебя. Я познала счастье.
Он наклонился к ней и тоже прошептал, как шутливое заклинание:
– Кто ты?
– Я та, которая без памяти любит вас, – в тон шепнула она.
– Дочь ты? Самозванка ли ты? Теперь уже поздно! Весь флот уже о нас знает. Теперь мне идти с тобой до конца. Я муж твой перед Богом, и горько мне не знать, кто жена моя…
Она посмотрела на него:
– И как же вы можете брать меня в жены, если не верите мне?
– Верю, хотя только безумный может верить. После потешных твоих побасенок про Пугачева, твоего брата, о которых Рибас мне докладывал.
– Я говорила то, что надо было говорить, что хотели услышать от меня тогда банкиры. Цель была: чтобы они дали мне деньги на святое дело. И ради этого я выдумывала. Неужели, думаешь, я не знаю, что Пугачев попросту безродный разбойник?
– Я верю тебе, верю, но… – засмеялся он, – но одно имя. хотя бы одно имя из твоего детства. И больше ни о чем не спрошу.
Она усмехнулась, подумала. Потом сказала:
– Иоганна Шмидт, любимая наперсница матери.
– Действительно! – в изумлении прошептал граф.
– Могу еще имя, я помню его с детства. Красавица Лопухина. Мать ненавидела ее за красоту и обвинила в заговоре. Ей вырезали язык на плахе и били плетьми. Палач показывал гогочущей толпе ее обнаженное тело. И, протягивая вырезанный язык, кричал: «Кому языки? Языки нынче у нас дешевые!» Когда я вспоминаю это унижение красавицы.
Она остановилась и, усмехнувшись, добавила: