Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока
Шрифт:
Насколько мудрее и, главное, честнее была позиция Доньи Бланки в том же гейневском «Диспуте»:
Ничего не поняла
Я ни в той, ни в этой вере,
Но мне кажется, что оба
Портят воздух в равной мере.
Отдав дань юмору, я хочу вновь обратить внимание на своеобразие гималайской культуры. Путешественника, исследователя, туриста здесь на каждом шагу подстерегают большие и маленькие ловушки, основанные на кажущемся сходстве. Словно Майя, коварная богиня иллюзий, нарочито подбрасывает знакомую приманку, которая, едва вы успели клюнуть, оборачивается
Далее станет ясно, насколько абсурдно, несмотря на тьму внешних аналогий, сопоставление ламаизма с римско-католической церковью. Поэтому, оставив пока в стороне серьезные материи, я остановлюсь на мелочах.
Тот же Уоддел, например, пишет о «дыме ладана». Но ламы вообще не знают ладана! Они окуривают свои кумирни дымом травы аваганги, сандала или можжевельника. Уоддел просто сделался жертвой иллюзии, оказался в плену привычных аналогий.
Возьмем, наконец, путевые заметки такого уважаемого автора, как Бернгард Келлерман.
Описывая святыни Леха, он отмечает:
«Молитвенные барабаны непрерывно гудят: ни один лама не пройдет мимо без того, чтобы не привести их в движение. На всех стенах длинных переходов стоят ряды их, и монахи ударяют по ним одной рукой, проходя мимо».
Как будто бы все верно. Такие барабаны - количество их доходит до сакрального числа 108 - действительно окружают храм, и богомольцы, прежде чем войти внутрь, приводят их в движение.
Зрение не обмануло писателя. Над ним подшутил будда Вайрачана, ответственный за слух. Молитвенные барабаны не могут гудеть. Это, так сказать, барабаны только по форме - цилиндры, наполненные мани. Они предназначены для «прочтения» молитв, которое достигается вращением, а не для музыкальных эффектов. На то есть плоские «турецкие» барабаны и катушкообразные дамару с двумя шариками.
Вновь подвела кажущаяся очевидность.
Но коль скоро речь зашла о музыке, скажу несколько слов об экипировке ламского оркестра. Благо те же самые инструменты, во всяком случае большая их часть, используются и мирянами.
Кроме колокольчика «дрилбу» («гханга» на санскрите и «хонха» по-монгольски) с вад-жрой и головкой богини Тары на ручке, в богослужении используется еще и упомянутый дамару. У них, так сказать, ведущие партии. Кроме того, монашеская капелла располагает украшенным переплетенными драконами «турецким» барабаном «бхери», медными тарелками «цан» и «цэльнин» с магическими буквами внутри; маленькими тарелочками «дэн-шик», которые держат в одной руке за связывающий их ремешок; «дудармой» (двенадцать тарелочек в клетках на деревянной раме); раковиной «дун-гар»; свирелью «биш-хур» из раковины или рога и «ганлином» - берцовой костью, оправленной в серебро.
Эта труба, согласно канону, «должна напоминать ржание коня, уносящего праведников в рай Сукхавати». Для изготовления ганлина берут кость девственницы, умершей в юности ненасильственной смертью.
И в звенящей меди оркестра пусть неявно, должен присутствовать мотив смерти. Безнадежная мелодия, отрицающая привязанность к соблазнам преходящего мира. Вечная тема буддизма. В чинном строю храмовых скульптур и ярком хаосе рисованных свитков она тоже оставила свой отпечаток.
Я говорю о читипати - хранителях кладбищ. Образ супружеской пары скелетов, лихо отплясывающих на озаренных потусторонним светом могильных плитах, на самых законных основаниях дополняет ламаистский пантеон. Оскаленные в бесшабашной улыбке читипати стоят в одном ряду с духами мест и демонами вроде владыки Данкана из почитаемой в Тибете группы «великих царей», гарудами, нагами. Это низшая ступень неоглядной пирамиды, чья вершина купается в сиянии непостижимого Адибудды.
Медленно и постепенно приобщаются Гималаи к ритму современной жизни. Оно и понятно. В том же Лехе едва ли не самую многочисленную группу населения составляют монахи. Очень много и пришлых людей: стариков, обходящих гималайские святыни, и молодых послушников, которые, подобно школярам средневековой Европы, бродят от монастыря к монастырю. Постигая глубины метафизики, они принимают участие в диспутах или учатся под руководством
Прожив в монастыре с полгода, они без особой на то причины снимаются с места и перекочевывают в другую общину. Одни уходят в Бутан, другие в Сикким, третьи навсегда оседают в Дарджилинге или Калимпонге. Как и наиболее рьяные богомольцы, они живут за счет общины или, точнее, на доброхотные даяния прихожан и уходят, не благодаря за приют. Да никто и не ожидает от них благодарности. Любой из монахов Спитуга тоже может в один прекрасный день отправиться в странствие, чтобы набраться мудрости в далеком Непале. И точно так же его радушно встретят и приютят в Сваямбунатхе или в Лумбини, где родился Будда. Если проявит особое прилежание и понятливость, ему могут предложить постоянное место, не проявит - его дело. То же благожелательное равнодушие встретит он и по возвращении. Ни отчета о командировке, ни экзаменов начальство с него не потребует.
Да и какой может быть отчет? Командировочных ему дали, что называется, только-только: едва на проезд хватило, да и то в один конец. И жил он не в отелях Обероя с пятью звездочками, а в полуразрушенных, обветшавших галереях, в продуваемых всеми ветрами кельях.
Почти не видно внешних перемен в гималайских городах-крепостях, городах-монастырях. Но одно ощущается ясно: их время безвозвратно уходит. Подобно тому как заглохли некогда шумные базары, на которых встречались три мира: Индия, Туркестан и Тибет, пустеют монастырские кельи. Разбредаются кто куда молодые послушники, скудеет доброхотное подношение мирян.
Низкий и захламленный Лама-Юру навевает тоску и уныние. В мерцании редких лампад тьма кажется еще гуще. Отчетливый запашок тления и настороженная тишина довершают общую картину. Обвешанные истлевшим шелком, пыльно золотятся лики восемнадцати учеников Будды, прославленных проповедников, канонизированных настоятелей этого некогда процветающего монастыря. С облупленных фресок, с капителей колонн скалятся клыками звериные головы и трехглазые черепа из папье-маше.
Старая краска растрескалась и шелушится, словно и будды, и чудовища страдают от кожной инфекции.
Только тысячерукий Авалокитешвара, как и сотни лет назад, стремится заключить всю землю в свои спасительные объятия, и сверкают вечной позолотой колеса закона в его изящных перстах.
Милосердный бодхисаттва не заметит, когда окончательно опустеет его стареющий храм. Как не заметил этого гигантский Майтрея, оставшись в полном одиночестве. Даже редкие туристы, украдкой выколупывающие кораллы из ножных браслетов, не пробудили его.
Даже Дуккар с ее четырьмя тысячами глаз проглядела, как разрушился замок Сенге-Намгьял с его заживо сгнившими залами, лабиринтом обрушенных лестниц и пустотой переходов, не ведущих более никуда.
По-прежнему идет служба в монастыре «желтой веры» Санкар, исполняют танец масок в «красношапочном» Спитуге, печатают с древних досок религиозные тексты в Хеми-се. Но время прежнего Леха, который и по сей день живет по календарю шестидесятилетних циклов, прошло. Полнокровная жизнь сменилась неизбежной старостью, которая может продлиться неопределенно долго.
Ужас перед мучениями на том свете сотни лет заставлял ладакхцев кормить и обслуживать тех, кто избрал для себя путь святости. Крошечная страна работала на лам и жила только для того, чтобы поддерживать их жизнь. В монастырях была сосредоточена вся общественная деятельность: школы и типографии, в которых печатались священные книги, иконописные мастерские и литейные дворы, где изготовлялись бронзовые будды. Врачи, астрологи и тантрийские заклинатели, без которых нельзя было ни родиться, ни умереть, тоже были ламами. Вся социальная система держалась только на вере. Больше всего боялись кроткие ладакхцы перевоплотиться после смерти в какое-нибудь животное. Постоянный страх перед низким перерождением заставлял их терпеливо сносить все тяготы жизни. Впрочем существовала и еще одна вполне реальная сила: крупные феодалы, на которых работали тысячи крепостных. Государственные должности занимали всегда двое: лама (он был главным) и представитель одной из семей. Перед главным священнослужителем трепетал даже местный раджа.