Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока

Парнов Еремей Иудович

Судя по описаниям Ригведы, сома содержала наркотические вещества, близкие к ЛСД или мескалину, добываемому из мексиканской агавы. Кто хоть однажды испил сому, превозносил огненный животворный напиток, поднимающий дух и веселящий сердце. Но те же веды утверждают, что кроме священнослужителей сому дозволяли попробовать очень немногим. Желавший причаститься сомой прежде всего должен был доказать, что у него в доме есть запас продовольствия на целых три года. Очевидно, воздействие сомы на отдельно взятого человека было трудно предсказуемо и могло оказаться весьма продолжительным. Человек рисковал, по-видимому, многим. Он мог надолго потерять трудоспособность. Для того и требовался гарантированный запас пищи. Жрецы таким образом сводили до минимума отрицательные последствия питья. Умереть с голоду человек не мог, а остальное уже воля божья.

Из известных препаратов столь продолжительное остаточное действие может вызвать только ЛСД. Гофман, синтезировавший

это вещество и попробовавший его на себе, пишет, что влияние ЛСД на организм может ощущаться в течение многих месяцев.

В одном из гимнов богу Соме говорится буквально следующее:

«Вот думаю я про себя: пойду и корову куплю! И лошадь куплю! Уж не напился ли я сомы? Напиток, как буйный ветер, несет меня по воздуху! Он несет меня, как быстрые кони повозку! Сама собой пришла ко мне песня! Словно теленок к корове. И песню эту я ворочаю в сердце своем, как плотник, надевающий на телегу колеса. Все пять племен мне теперь нипочем! Половина меня больше обоих миров! Мое величие распространяется за пределы земли и неба! Хотите, я понесу землю? А то возьму и разобью ее вдребезги! Никакими словами не описать, как я велик…»

Как поразительно это напоминает рассказ Гофмана о действии ЛСД. Долгое время эту исполненную бахвальства песнь толковали в качестве откровения бога воителя и громовержца Индры. Но сам строй ее, примитивный набор изобразительных средств и сравнений заставляет в том усомниться. Нет, не бог, усладивший себя сомой, вещает свои откровения, а именно простоватый деревенский житель. Недаром в той же книге Рогозиной приводятся слова другого любителя священного зелья, который говорит: «Мы напились сомы и стали бессмертны, мы вступили в мир света и познали богов. Что нам теперь злобное шипение врагов? Мы никого не боимся». Совершенно очевидно, что сказать так мог только смертный человек, а не бог. Тем более что в других гимнах люди, пьющие сому и выливающие опивки в жертвенное пламя, откровенно завидуют богам, особенно тому же Индре, который поглощает чудесный напиток целыми бочками. И здесь мы подходим к самому интересному моменту. Возникает вопрос: зачем богам пить сому, когда у них есть амрита - истинное питье небожителей, дарующее мощь и бессмертие? В чем здесь дело? Без амриты боги не только утратили бы бессмертие и могущество, но и саму жизнь. Мир сделался бы необитаемым и холодным, бесплодным, как мертвый камень. Ведь амрита - питье бессмертия - есть не что иное, как дождь и роса, одним словом - влага с большой буквы, влажное начало, насыщающее всю природу, питающее жизнь во всех ее проявлениях.

Но амрита - стихия, отвлеченное понятие индуистской философии, тогда как сома - нечто реальное. Ее можно даже попробовать. Человек, вкусивший сомы, легче может вообразить себе, что чувствуют боги, пьющие амриту.

Жертвоприношение в честь сомы на земле символизирует животворное распространение небесного Сомы, иначе говоря, Амриты. Шкура буйвола, на которую ставят каменный пресс, - это туча, чреватая дождем, сами камни - громовые стрелы, или ваджры грозовика Индры, сито - небо, которое готово пролить на землю священный напиток, лелеющий жизнь. Таков потаенный смысл всего действа приготовления сомы. Это закон подобия, без которого нельзя понять образ мысли древнего человека. Это мандала бога Сомы, в освящении которой сома-напиток выступает как земное подобие амриты. Одно подменяет другое, как шкура - тучу, камень - молнию, а сосуд, в который собирают млечный сок, - поднебесный водоем Самудра. Подобная символика позволяет понять целевую направленность самых, казалось бы, непостижимых и странных действий. Возьмем, например, следующее заклинание: «Пей бодрость в небесном Соме, о Индра! Пей ее в том же соме, который люди выжимают на земле!» Здесь проявляется действие закона подобия: «Что внизу, то и вверху, как на земле, так и на небесах». Изумрудная скрижаль Гермеса Трисмегиста. Отождествление Сомы с водами и растениями позволяет уже иначе взглянуть на его родство с Агни. Сома являет собой того же Агни, иначе говоря, он олицетворяет все тот же огонь, но только жидкий. В этом главное, священнейшее таинство брахманизма. Суть его в том, что огненное, жизненное начало проводится в сердцевину растений, в их семя, в человеческий организм, наконец, только посредством воды. Здесь проявляется главный принцип индийской натурфилософии, ее стихийная диалектика, утверждающая борьбу и единство противоположных начал: огня и влаги. На нем построены религиозные учения, этика и повседневный обиход. Он целиком вошел в практику йоги и в основы индо-тибетской медицины.

Героем культа, героем народного эпоса может стать только личность. И подобно неистовому Агни, олицетворяющему жаркое пламя, людская фантазия создала Сому - бога жидкого огня, одухотворителя жизни. Но если Агни часто ассоциировался с Солнцем, то Сому пришлось уподобить Месяцу. Луна почти у всех народов являлась синонимом плодотво-рящей влаги. И действительно, в мифологии позднейшего, эпического периода Сома есть именно Месяц. В Пуранах Месяц прямо называется ковшом амриты. Когда он прибывает и ночи светлеют, боги пьют из него свое бессмертие, когда идет на убыль, к нему приникают преты, или бириты, - души умерших - и высасывают до дна. В ту минуту, когда преты выпьют последнюю каплю, ночь делается непроглядной. Упанишады, которые древнее Пуран, прямо говорят: «Месяц есть царь Сома, пища богов». Таким образом, культ Сомы имеет еще одну грань, астральную. Подобная многозначность не является исключением. Астральные тенденции легко прослеживаются в мифологии Египта и Двуречья.

Увиденный нами жертвенник был поставлен здесь жрецами лунного бога. Это маленькое открытие Миши таинственным предвидением художника предвосхитил Рерих.

Картина «Мехески - лунный народ»…

ПОД ЗНАКОМ ЛУННЫХ РОГОВ

(Интерлюдия на лунную тему)

Дохнул якоголовый Яма,

И ты пред ним, как съежившийся лист.

Дхаммапада

Трудно было предположить, что песчаный курган Алтын-депе в Каракумах укрывает самое древнее, может быть, городище на территории Союза. Лишь развалины странной ступенчатой башни напоминали о том, что на этом заброшенном пустыре когда-то жили люди. Впрочем, и развалины эти, поросшие скудной степной травой, почти ничем не отличались от выветренных раскрошенных скал, в которых ищут приюта пыльно-серые ящерицы и скрытные недоверчивые змеи пустыни. И все же более четырех тысячелетий назад здесь возвышался двенадцатиметровый зиккурат - своеобразный храм-обсерватория, где маги, подобные вавилонским, совершали жертвоприношения и по движению небесных светил исчисляли человеческие судьбы. Зиккурат, раскопанный советскими археологами близ туркменского кишлака Меана, был построен в те далекие времена, когда существовали Ур и Лагаш и древние шумеры только-только начали передавать «накопленный опыт» своим преемникам - халдеям.

Подобно шумерским ступенчатым башням, Стоунхенджу и храму Ра, астральный зиккурат Алтын-депе строго ориентирован по странам света. Древние жрецы неведомого божества навечно остались в подземельях разрушенного святилища. В «зале черепов» громоздятся окаменевшие, подкрашенные солями земли их останки, пустые глазницы взирают из темных ниш на пришельцев, осмелившихся через тысячи лет потревожить вечный покой забвения и небытия. Безмолвие и безвременье пустыни.

Раскопки последних лет позволили приподнять завесу тайны над пустынным зиккура-том - единственным из известных во всей Средней Азии. Мы не знаем пока, кто были построившие его люди, на каком из языков, ныне мертвых, они говорили, но уже можно с уверенностью судить о том, в честь какого божества пылало пламя в закопченном очаге близ главного алтаря. Божеством этим была Луна - царица ночи. Шумеры почитали ее под именем бога Нанна или Сина. В закладной надписи, которая была обнаружена при раскопках Ура Халдейского, говорилось, что «для Нанна, могучего небесного быка, славнейшего из сынов Энлиля, своего владыки Ур-намму могучий муж, царь Ура, воздвиг сей Храм Этеменгуру».

Небесного быка! Я видел золотую бычью голову с тонкими, круто изогнутыми рогами, обнаруженную в раскопках Алтын-депе. (Поразительна память народа, ведь слово «алтын» означает золото!) Бычий лоб украшает бледно-зеленая - мертвая уже - бирюза. Точнее, бирюзовый полумесяц, по-азиатски рожками вверх. Так выглядит эта ставшая археологической сенсацией номер один находка. Небесный бык - символ лунного божества с полумесяцем во лбу! Поразительное единство главнейших лунных символов. Порознь их можно увидеть по всей Азии - от Месопотамии до Японии. Мне они встречались на древнем валуне Трансгималаев, забрызганном золотистыми пятнами лишайников, где каменным резцом навеки запечатлены круторогие быки и бараны, и на современных государственных флагах с полумесяцами, на базальтовых обелисках Гоби, с которых смотрит сквозь века увенчанный луной знак соёмбо - священный символ Монголии, и в огненном праздничном небе Вьетнама, где взрываются лунопо-добные шутихи в ночь тета - нового года по лунному календарю.

Когда же и как стала волшебница ночи богиней? Как и когда наш спутник извечный превратился в могучего бога-быка?

С каким изумлением следил, наверное, первобытный человек за эволюцией лунного диска в ночи! Луна росла и убывала, как живое существо, тучнела и усыхала, исчезала совсем и неуклонно вновь возрождалась в звездной черноте неба. В этой поразительной смене была неуклонная закономерность, которая проявлялась от века, которая останется неизменной до скончания лет. И когда люди поняли наконец, что между двумя новолуниями лежат четыре четверти, они сделали важнейший шаг от краткой меры времени - дня - к более продолжительной - месяцу.