Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока
Шрифт:
Пока слоны и лебедки тянули канаты, выправляя покосившуюся башню Бхактапура, живописцы раскрашивали резные распорки вышки, названной в честь города Лалитпура, сияющей свежим деревом оконных решеток.
Специалист ЮНЕСКО, любезно взявший на себя роль проводника, таскал меня по лесам и галереям, нимало не заботясь о том, что дозволено видеть чужеземцам. Мы носились по заваленным строительным мусором «чау-кам» - внутренним дворикам, которые в обычное время закрыты даже для большинства непальцев. Но мне повезло угодить как раз в необычное время предпраздничной суматохи и реставрационной горячки, когда каждый занят своим лихорадочным делом и никто никого ни о чем не спрашивает. Едва поспевая за длинноногим немцем, я летал с этажа на этаж, стараясь
К сожалению, стражем брахманистских откровений выступила моя собственная память. Тщась объять необъятное, я даже не успевал делать пометки в записной книжке. О том же, чтобы сосредоточиться на чем-то одном, задержаться и пристальней вглядеться в суть, я и не помышлял. В результате сплошная каша в голове и полнейшая неспособность вспомнить, где, в каком чауке я видел тот или иной памятник. Благо храмы, культовые сооружения, алтари и фигуры божеств щедро разбросаны посреди дворцового города-лабиринта в трех измерениях.
Каждый из четырнадцати дворов посвящен особому божеству. Так, чаук, в котором происходила коронация, находится под патронатом Нартешвары - непальского близнеца На-
тараджа, Владыки танца. В рядовые дни лишь один из чауков открыт для посещения. Остальные чауки жители Катманду могут увидеть только однажды в году, на празднике в честь Дурги, который начинается четвертого картика, или 20 октября по нашему календарю. Эти же правила распространяются и на храм Таледжу, расположенный в северной части дворца. Перед ним воздвигнуты три каменные колонны, возносящие к небу бронзовые изваяния королей и льва. Таледжу считается королевским святилищем, и, за исключением Дурга Пуджи, когда тысячи молящихся со всей страны приносят дары к ногам богини-победительницы, входить в него дозволяется только высшим жрецам.
Культовые сооружения в Сваямбху-натхе
Это было единственное место в Хануманд-хока, куда я не посмел проникнуть. С балкона ближайшей башни отлично были видны мощеный двор, где сотни голубей склевывали жертвенное зерно, столпы с золочеными фигурами и резные балки в виде прелестных принцесс, поддерживающие трехъярусную крышу с колокольчиками. Дул легкий ветерок, и замкнутое пространство двора глухо вторило веселому, мелодичному перезвону. Интересно было бы побывать тут на Дурга Пудже, ког-да все становится красным от крови жертвенных животных и на ступени святилища летят отрубленные головы козлов и баранов. От королевского жреца я слышал, что только в полночь с восьмого на девятый день праздника в жертву Дурге приносят ровно 108 буйволов. То же сакральное число, унаследованное буддистами от брахманистов! Подобная взаимопреемственность порой выливается в странные формы. Львы, которые обычно стерегут буддийские храмы, улыбчиво скалятся перед бронзовой аркой дверей, не проявляя неудовольствия перед чудовищным попранием принципа ахинсы. И широко раскрытые божественные очи, нарисованные на пилястрах входной арки, привычно взирают на ежегодную бойню.
Дурга! Воинственное воплощение женственной Парвати.
Особой гармонией линий отличается двор, расположенный внутри «Дома услады», построенного в XVIII веке Притви Нараяной, объединившим разрозненные непальские княжества в единое королевство. Со всех сторон его окружают башни, абсолютно непохожие друг на друга. Рассказывают, что для отделки дворца король распорядился взять четырех архитекторов из главных городов: Катманду, Лалитпура (ныне Патан), Пхактапура (Бхадгаон) и Киртипура. Естественно, что каждый стремился украсить «Дом услады» самой красивой башней. Самая высокая из них, девятиэтажная, с тремя выступающими крышами, башня Бхасантпур, принадлежит зодчему из Катманду, кровля другой выполнена в бенгальском стиле «слонового уха», башня, обращенная в сторону родного Патана, поражает своей исключительной соразмерностью и простотой.
Так раскрывались передо мной легенды и были старого королевского дворца. Опутанный каркасом лесов, заваленный стройматериалами, он был подобен святыне, с которой грубо сорвали покрывало. Беззащитными и нагими выглядели каменные и бронзовые боги в тенистых двориках. И только сам Хану-ман - божественная обезьяна - пребывал, как положено, под красным покрывалом. Сидя на своем пьедестале, слева от калитки, в высоких деревянных воротах, он вместе с солдатами гуркхской гвардии нес неусыпную стражу.
ТРАВА ЛУНЫ
Немногим видеть тот дано
Далекий и туманный берег.
И снова, как давным-давно,
Мы падаем у черной двери.
Толпимся шумно у реки,
Как будто бы достигли цели…
Но незаметны и редки,
Кто сумрак вод преодолели,
Сквозь частую проплыли сеть,
Спокойны к злу и милосердью.
Они не победили смерть -
Они возвысились над смертью.
Дхаммапада
Из озера Пхева, в долине Покхары, ушла вода, и каменистый островок, заросший ивами и карликовым бамбуком, соединился с берегом. Маленький храм, куда приходили испросить удачу местные жители, стал неожиданно излюбленным местом паломничества хиппи и новоявленных индуистов из Америки и Европы. Смятые жестянки пива и прочие огрызки «цивилизации» усеяли заповедные некогда тропы. Дымком гашиша или еще более дешевого чараса попахивает крохотный дворик, где бродячие йоги искали уединения. Я еще застал озеро полноводным и почти необитаемым островок. Подумать только: всего три года - и такие перемены… Думая о Пок-харе, я вспоминаю другое озеро, расположенное намного выше, путь к которому был долог и труден. Надеюсь, что это синее чудо не постигла печальная судьба Пхевы.
От местного телеграфиста и самодеятельного поэта Прадхана мой друг Мадхав Шарма (Миша) узнал, что на том озере тоже есть остров, и крохотная подземная молельня, и древний жертвенник, посвященный каким-то ныне забытым богам. Эту новость он притащил вместе с термосом, тазом и каким-то мешочком, источавшим сухой и горячий пар.
– Намечается большая стирка?
– пошутил я, заинтригованный таинственными приготовлениями.
– Сейчас увидите, - довольно ухмыльнулся Миша.
Развязав мешочек и высыпав в таз черное дымящееся просо, он вылил из термоса весь кипяток и принялся деловито размешивать полой бамбуковой трубкой. Вода помутнела и окрасилась в темный цвет. На поверхности стала вскипать грязноватая мылкая пена.
– Надеетесь умилостивить духов озера?
– я все еще ничего не понимал.
– Или это варево предназначено мне?
– Вот именно.
– Миша продолжал энергично размешивать.
– Раз вам так нравится шерпский чанг, то должно прийтись по вкусу и это. Слышали что-нибудь о горячем пиве народа лимбу?
– Ничего.
– Значит, я приготовил для вас сюрприз… Насколько я мог понять, лимбу сбраживают просо полусухим способом и, когда оно разогреется, заливают горячей водой. Очевидно, чтобы не оборвалась эндотермическая реакция… Ну-ка попробуем, - он довольно улыбнулся и приник к трубке.
– Ничего, вкусно.