Богиня парка (сборник)
Шрифт:
У него накопилось много о чем поговорить с дочерью, в частности, что все это выдумки жены, что она умерла из-за него, из-за недостатка в половой жизни. Он догадался! Поиски врага, вот это что! То есть ошибочна была та мысль, что смерть имеет причину, а она причины не имеет, мало ли старых дев доживает до глубокой старости, и вообще это все придумано им же самим когда-то, что теща у него была проститутка и жена такая же, ей надо, ха-ха-ха, ее надо возбуждать, и дочь не хуже, пошла в эту породу, начала гулять в 14 лет.
Это все он сам произносил вслух, как бы насмехаясь над их породой и в свое утешение, будучи домашним
Он хватается за телефон и звонит дочери, чтобы доложить ей все свои мысли, но к телефону никто не подходит, внук в садике, эти двое разъехались по рабочим местам. Они-то приезжали по делу. Так бы они не приехали.
Значит, у него отбирают комнату!
Эта мысль доходит до вдовца во всей своей силе, опрокидывает его и прижимает к дивану. Надо собираться и уходить. Собрать что-то. Но нет сил, нет никакой возможности, никакой.
Кем это сказано, что в жизнь, в сущности, всегда бывает проиграна. Но вот если уйти, то это будет добрая воля, это и есть акт свободы, встать и бросить все, уйти.
Кто сам ушел, того не выгонят. Кто все оставил, того не обворуют. Кто покинул, того не бросили. Кто жертва, тот не убийца, все! Вы убийцы двое. Меня когда найдут… В снегу. А, нашел чем их пугать, своей смертью. Они не испугаются!
Успокоенный вдовец достает атлас мира, открывает там крошечную карту России и опять обдумывает маршрут. Ему представляется зимняя дорога, снега, деревни с теплыми избами, одинокие хозяйки, которым надо наколоть дров и принести воды, они накормят и нальют стакан, и бросят телогрейку у печки, ночуй.
Что еще нужно одинокой душе? Брошенной своим же дитем! — так думает лежа будущий Федор Кузьмич. — Я покажу, я еще покажу.
Проходят годы
Проходят годы, все успокаивается, и прошлые дела выглядят как какой-то перечень историй, каждая со своим началом, концом и даже моралью, вроде басни. А ведь человек все это проживает и всякий раз мучается, как, допустим, одна Лялечка, о которой много беседовали между собой ее подруги, хотя она никогда ничего никому не рассказывала, держала в своем упорном и недалеком секрете, но от людей не утаишь! Все вокруг уже тогда понимали ее тайну и невольно жалели.
Муж тоже жалел ее, как видно (рассуждали окружающие), или жалел свою мать (скорее всего), ибо он уже жил с другой бабой, на ее квартире, а его собственная мать и эта Лялечка, а также сын Лялечки Павлик проживали все вместе, ожидая ясна сокола домой. А он-то был художественная натура и имел право на репетиции, в том числе и ночные и круглосуточные: режиссером он был, хоть и небольшого такого театра в спальном районе.
Та, вторая женщина ясна сокола, однако, происходила не из его гарема, нашлась откуда-то со стороны. И выглядела абсолютной ведьмой: худая, смуглая, с запавшими круглыми глазками и с улыбкой черепа, но и с темно-коричневыми, вечно выпяченными губами, зубы почти наружу.
Бывают такие колдуньи, про которых никто и не подумает, что они что-то из себя представляют, да! Героини порнофильмов часто имеют такие странные лица и такие худые мощные ляжки, порешили подруги. Все самое плохое о ней можно было подумать, глаз буквально обжигался об эту образину, при
Есть красивые женщины для мужчин, рассуждали подружки Лялечки, как есть идеал женщины для женщин, — не подумайте ничего такого, — и красоту каждого из этих двух типов понимают и ценят только или мужчины, или женщины.
Вот ведь Лялечка была прелестна. Нежное личико, припухшие веки с ясными серыми глазками, густые светлые как седые кудри, настоящая платиновая блондинка.
Кроме того: верный друг, лукавое чувство юмора, но при том молчаливая и чужих тайн не выдаст. Нежная, упорная мать и терпеливая невестка при многословной, как героиня какой-то кинокомедии, свекрови: слушай и записывай ее бесконечные монологи, в которых она фигурирует как единственный оплот мира и мудрая спасительница всех вокруг, как чудо и вершина, но: внимание! Еще и как пьедестал для гигантской фигуры своего сына-режиссера, который руководит важным театром и имеет гениального сына — будущего художника, т. е. ее внука.
Все это, кстати, было в реальности, мальчик рос неким чудом, его отец славился все больше и больше, а Лялечка тихо загибалась.
Ходила на работу, вела хозяйство, добилась, чтобы один выдающийся художник взял сыночка учеником, выслушивала свекровины гимны в собственную свекровину честь и поучения — в частности, как вести себя с мужем в условиях предклимакса, чтобы не лезть к нему с вопросами, дабы не происходило столпотворение в доме при том, что он очень занят.
Он приходит, это правда, но! (Тут уже мощным древнегреческим хором вступают подруги, и их тоже надо выслушать) муж к тебе что, является с пакетами сменить одежду, допросить сына и взять три комплекта чистого и глаженого, а грязное оставляет кулем в виде подарочка в тех самых пакетах, да?
ТА ему не стирает, что ли, доходит своим разумом хор.
Но это действительно вообще начинался конец света, когда Ясен Сокол входил в свое прежнее гнездо и собственная мать садилась ему на голову, не отлипала буквально, сопровождая его из комнаты в комнату, в одной из которых сидел тихо, в углу слушая свою музыку в наушниках и разбираясь с бумагами, папками и карандашами его сын, а жена в кухне завершала свое кулинарное, на скорую руку гениальное произведение (умела готовить как никто), но отец семьи был сам как шумящий вихрь, ходил, бубня в телефон, запирался от матери в туалете, потом в ванной, потом все усаживались за стол, — но все чаще, набив сумку нужными вещами, глава семьи выметывался из бывшего очага не емши.
Самое интересное, что Лялечка выметывалась еще раньше, оставив горячий обед на плите, так что старая мать затем хлопотала, созывая сына и внука на общую трапезу, и (если сын не уходил) тут наступала тихая, блаженная ее минута, без невестки! Мавр сделал свое дело! Мавр все устроил, родился сын, мы вырастили и милости просим отсюда. Мы сами.
Старая мать торжествовала. Ей уже не нужны были долгие самовосхваления перед лицом скептически настроенной, молчаливой невестки и ее подружек. Тут сидели те, кто не сомневался. Родной сын, божество, и внук, взошедшая звезда. Они тихо ели. Отец с сыном общался по-деловому, строго. Не баловал ничем, но купил полное оборудование для его занятий гравюрой, очень дорогое. В красках, кистях и холстах не было нужды тоже. Оплачивались и дорогие уроки.