Богиня пустыни
Шрифт:
— Ты ничего не поняла, — прошипел он. — Ничего.
Она еще не могла побороть ужас, охвативший ее, потому что ему удалось захватить ее врасплох. В отличие от того, что происходило во время ритуала инициации шамана, на этот раз она не видела никакой светящейся пропасти, ничего, что могло бы ее насторожить. Она не знала, как долго она оставалась здесь во время ритуала, у нее не было об этом никаких воспоминаний, исключая молниеносное появление стада газелей на горизонте. Все остальное происходило как в тумане.
— Ты так глупа, Сендрин, — тихо проговорил Кваббо. —
— Ответственности, которая навсегда похоронит меня в этом храме, — ответила она, затаив дыхание. Ей было больно говорить, боль ощущалась не в горле, а в голове, словно сами мысли, доставляли ей страдание.
— Ответственность — это всегда и лишения. Ты думаешь, я сам выбрал свою участь, Сендрин? Я тоже охотнее кочевал бы вместе с другими по пустыням и степям. Вместо этого я стал одним из мудрецов. Не я сделал этот выбор, вернее, это сделал за меня мой дар. Иное существование — это не то, что можно преодолеть. Нужно принять это.
— Приняла ли женщина в храме свою участь?
— Конечно.
— Ты же не будешь утверждать, что она счастлива там, где она находится?
— Счастлива… — голос Кваббо звучал пренебрежительно. — Она, наверное, является единственной живой сущностью, которая знала когда-то настоящее счастье. Она была первой женщиной. Она знала, что такое счастье, пока ее не настигла судьба. Она сама пошла на это.
— У нее все еще остается надежда. На то, что должно произойти, и на то, что ее сын… На то, что ее мужчина вернется к ней.
— Братоубийца не возвратится в храм.
Сендрин не обратила внимания на его слова.
— Что за надежда была быу меня? Надежда на что? Нет, Кваббо, я не готова пожертвовать собой ради вечности. И я не могу вылечить ваше проклятое дерево. Никто не может сделать это.
Кваббо бросил на нее взгляд, полный скорби.
— И что ты будешь делать? Продолжать бороться со мной? Уничтожать меня? Этотвоя надежда? Тебе это не удастся. Не здесь. Этот мир больше мой, чем твой. Я часто бывал здесь, десятки раз.
Она собрала всю свою ярость и лавиной направила ее на сана. Кваббо откинуло назад, но он тотчас снова оказался на ногах. Прежде чем он смог нанести контрудар, Сендрин вспомнила о своей первой попытке преодолеть его. Если бы ей удалось отобрать у него его прошлое…
Бремен исчез. Рассыпался в облаке сверкающих осколков мысли. Сила Кваббо отнимала воспоминания у нее самой, а с ними и знание о том, что было между нею и Элиасом.
Она еще осознавала, что нечто потеряно, но она уже не знала, что это было, так как стирание ее воспоминаний было полным и окончательным. Кваббо бил ее же оружием. Он скатывал ее прошлое с конца. Следующим, что превратилось в ничто, сгорело без остатка, была переправа на корабле. Ее жизнь начиналась с прибытия в Свакопмунд. Она никогда не видела ничего иного, кроме Юго-Запада.
Удивленная и беззащитная, она вынуждена была смотреть, что творил с
Но затем действия Кваббо, направленные на уничтожение ее воспоминаний, наткнулись на встречный удар. Взгляд Сендрин прояснился, и она увидела, как что-то схватило сана. Нечто встряхнуло его, ударило, согнуло пополам, как тряпичную куклу, и отбросило прочь.
Видение перед нею постепенно материализовывалось. Оно повернулось к Сендрин спиной, снова поспешило к Кваббо и подняло его над землей, вообще не касаясь его. Кваббо барахтался и кричал. Одно мгновение это было похоже на вопль новорожденного, в следующий момент снова звучал крик взрослого, мужчины.
Голос проникал в дух Сендрин, но это были только бессвязные слоги. Лепет сумасшедшего.
Воспоминания Кваббо выползали из его тела, как цепочка насекомых, проходили через призрачную форму его мучителя и с силой ударяли по оцепеневшему сознанию Сендрин. Она видела, как у сана забрали остатки его детства, как изгонялась его жизнь, словно картинки сна, которые утром пытаются собрать воедино, но потом благополучно забывают. Другой довершал то, в чем Сендрин по неопытности потерпела неудачу. Другой делал это с саном. И постепенно она стала догадываться, кто это мог быть.
Безумное привидение, в которое превратился Вильгельм Гаупт за время его многолетних блужданий в мире шаманов, отнимало теперь у Кваббо все его мысли, все чувства, малейший след самосознания. Оно опустошало его, как вытряхивают перья из старой подушки — небрежно, не обращая внимания на то, что все равно будет выброшено. Кваббо в какой-то степени был знаком с этим миром, но никто не знал этот мир лучше, чем тот, кто был заперт здесь навечно. И этим пленом он был обязан именно Кваббо.
Вильгельм Гаупт мстил, и делал это с педантичной основательностью сущности, которая больше не владеет ни рассудком, ни пониманием. В нем не было ничего, кроме мучения и одиночества.
Заблудший, уничтоженный, обманутый, он пил страдания Кваббо и поедал его душу. Если бы он действовал с продуманным коварством, он оставил бы сану его самый большой страх, страх перед заточением в темноте; однако в своей ярости и триумфе он забирал у него все, поглощал это и выплевывал в сторону Сендрин, до тех пор, пока от Кваббо осталась одна лишь пустая оболочка. Это была все еще жизнь, но без воспоминаний, без прошлого. Ему был закрыт путь из этого мира обратно, в настоящий. А здесь существовала лишь бесконечная уединенность, искания без цели, жизнь без смысла своего существования, проклятие без причины.