Богиня тьмы
Шрифт:
Поток нескончаемых тягостных мыслей неожиданно прервал едва уловимый топот ножек. Кай остановился посреди коридора, разветвляющегося на два прохода, и прислушался. Откуда-то доносился стук каблучков, с каждой секундой удаляющийся все дальше и дальше. Сердце пропустило глухой удар, и Кайлан сорвался с места, помчался на звук, не желая принимать затихающий топот за иллюзию. Завернул за угол и резко остановился напротив большой почерневшей двери.
Больше не было слышно посторонних звуков; лишь бешеный стук сердца звучал в ушах, подобно глухому однообразному стуку в запертую дверь комнаты.
Кай четко помнил, как каждым ранним утром перед тренировкой петлял по залитым солнцем коридорам, а после приходил к этой треклятой двери и осторожно стучал по белому дереву. Ровно пять ударов — и дверь отворялась, Кай проходил внутрь, молча кланялся, садился за котацу — низкий деревянный каркас стола — и завтракал в обществе короля. Кай не любил такие завтраки. И хоть эти минуты рядом с отцом были безмолвными, без ругани и наставлений, он не ощущал себя живым, считал себя не его сыном, а творением, орудием — мощным, страшным, совершенным.
Нервно сглотнув, Кай сделал неуверенный шаг вперед, занес слегка дрожащую руку, словно намереваясь снова постучать, а затем коснулся ладонью двери и осторожно толкнул ее. Тяжело скрипнув, она отворилась. Впервые за эти годы Кай намеревался зайти в комнату отца без приглашения. Ему хотелось развернуться и уйти прочь, но, проглотив мимолетную слабость, он прошел в опустевшее темное помещение.
Лунный свет проникал сюда через огромное полое окно с резными ставнями. С высокого свода свисали громадные, покрытые паутиной канделябры, в которые были вставлены плавленые свечи. Каменные стены украшали лишенные ярких красок картины и гобелены, изображающие природу Мортемтера в ее умиротворенном спокойствии. На полу плитки-мозаики соединялись в единый рисунок — круг, в центре которого находилось дерево. Все было таким, как и тридцать лет назад, — заваленный свитками стол у окна, книжные стеллажи в стене, высокий дубовый шкаф и большой золотистый глобус на деревянной подставке. В детстве Кай мечтал разглядеть мир, изображенный на этом глобусе, но не решался в присутствии отца касаться его. Сейчас он знал об окружающем мире намного больше, знал все материки и их обитателей, а желание прикоснуться к золотистой поверхности глобуса так и не исчезло.
Мужчина подошел к притягивающему взгляд шару, провел пальцем по пыльной подставке, но не успел воплотить детское желание в реальность. Внезапно со стороны шкафа раздался приглушенный чих. Но не этот неожиданный звук заставил Кая напрячься. Он не чувствовал посторонней энергии, не ощущал присутствия чужака, словно осторожный тихий чих был всего лишь плодом его фантазии.
Подойдя к шкафу, Кайлан коснулся тонкой серебряной ручки, задержал на миг дыхание, не решаясь дернуть на себя широкую дверцу и убедиться в том, что топот ножек, стук маленьких каблучков — игра его воображения; что дух Моры потешается над ним, а Кай наивно верит, понимая, что происходящее сводит его с ума.
Резко выдохнув, Кайлан отворил дверцу и обомлел, поймав испуганный взгляд широко распахнутых глаз. Не в силах произнести ни слова, Кай внимательно осмотрел миловидное детское личико: тонкие светлые бровки, удивительные глаза — один небесно-голубой, другой — сочный зеленый, как изумруд; маленький,
— Человек… — только и выдохнул Кай и с удивлением заметил, что внутри него не разжигается огонь ярости.
Этот невинный ребенок не вызывает ненависти и презрения. Своим пронзительным пугливым взглядом чудесных глазенок маленькая девочка лет пяти лишь пошатнула что-то глубоко внутри, задела неприкосновенное сердце, разрезав в нем пустоту.
Боясь напугать ее еще больше, мужчина медленно опустился на корточки и судорожно сглотнул, когда девочка вытянулась в струнку и прижала стиснутые кулачки к шее, скрытой за толстым воротом серенького платьица.
— Как тебя зовут? — тихо спросил Кай.
Крылья его были напряжены, сердце стучало гулко и часто, а в голове больно жалила мысль о том, что ему нужно уйти, не вестись на невинность ребенка, не позволять этим чудным глазкам врываться в душу и разрушать устоявшиеся принципы.
Кай заметил, как девочка разомкнула губы, намереваясь что-то сказать, но вместо желанных слов из горла вырвалось только глухое сдавленное мычание. Брови мужчины невольно взмыли вверх при очередной попытке ребенка издать что-то помимо неразборчивых звуков. Заметив его реакцию, девочка поджала губки и потупила взгляд, пряча в уголках глаз хрустальные слезки.
— Не можешь говорить? — полушепотом произнес Кай и, когда она отрицательно качнула светлой головкой, продолжил: — Давно здесь живешь?
Ребенок пожал плечами, продолжая буравить взглядом носочки своих потрепанных бежевых башмачков, а мужчина, облизнув сухие губы, резко выпрямился, развернулся, но так и не смог сделать шаг в сторону распахнутой двери. Внутри него происходила настоящая борьба. Девочка казалась совсем не обычной — она искусно прятала свою энергию, — но ее человеческая внешность навела Кая лишь на одну мысль. Она полукровка.
И все же противясь желанию остаться и разобраться в ее нахождение здесь, мужчина быстрым шагом вышел из мрачной, навевающей не самые приятные воспоминания комнаты, завернул за угол и сбежал вниз по широкой мраморной лестнице. Почему-то в этот раз топот ножек ребенка, устремившегося следом за ним, не заставил его остановиться. Кай чуть не бегом выскочил из дворца, вдохнул полной грудью морозный ночной воздух, пропитанный гарью и влагой, и поймал изумленный взгляд советника.
— В чем дело? — спросил Анорион. — Ты словно призрака увидел…
Он вдруг замолк, обратив взор на застывшего в широких резных дверях ребенка, а затем озадаченно взглянул на хмуро смотрящего на него короля, разомкнул тонкие губы, желая утолить свое любопытство, но Кай не дал ему заговорить.
— Я не знаю, кто она и что здесь делает. Нам пора возвращаться.
Кайлан распахнул крылья, но так и не успел взмыть в воздух и заглушить острую, действующую на нервы тревожность. Маленькое тельце неожиданно прижалось к его ноге, тонкие пальчики сжали ткань штанов, и мужчина почувствовал, как по жилам заструились нити магии — сильной, будоражащей, невероятно знакомой.