Богиня весны
Шрифт:
Лина довольно глупо улыбнулась и кивнула. Гадес сегодня опять был другим — более могущественным и более уверенным в себе, И было в нем что-то еще... обаяние, которое он, казалось, сознательно сосредоточил на гостье. Стоя рядом с Гадесом, Лина буквально физически ощущала силу его присутствия и нашла это немножко пугающим и при этом очень, очень сексуальным.
Надо признать, ей давненько не приходилось общаться с таким вот человеком — высоким, мужественным. Лина осторожно поглядывала на него, пока он помогал ей подняться по ступеням и подводил к креслу. Ладно, ей, пожалуй,
— Эвридика, тебе незачем прятаться там, у двери. Ты можешь встать рядом со своей богиней, — сказал Гадес, обращаясь к девушке, все еще топтавшейся в дверях.
Лина, устыдившись, что забыла о маленькой призрачной подружке, шепотом поблагодарила Гадеса, пока Эвридика почти бегом пересекала зал и, быстро поднимаясь на возвышение, становилась рядом с креслом Лины.
— Все как обычно, Япис, — сказал Гадес.
Япис кивнул и исчез.
— Япис сейчас выйдет ко входу во дворец. Там он возвестит, что я выслушаю прошения. Первые души явятся очень скоро, — пояснил он, повернувшись к Лине.
— И ты этим занимаешься каждый день? — спросила Лина.
— Нет. — Гадес покачал головой.
— Ох... А как часто ты позволяешь душам умерших обратиться с просьбой? — спросила Лина.
— Каждый раз, когда чувствую, что это необходимо.
— Ох... — снова произнесла Лина, ощутив странную неловкость от этого краткого ответа.
Гадес увидел, как Персефона неуверенно провела рукой по волосам, и понял, что снова ведет себя так, будто высечен из холодного камня. «Дай этой богине шанс». Слова друга вспыхнули в памяти. Гадес откашлялся и склонился к Персефоне.
— Я чувствую потребности умерших. То есть не то чтобы я ощущаю их желания... скорее я ощущаю, когда у них нарастает беспокойство. Я знаю, когда они нуждаются во мне, и тогда открываю большой зал и выслушиваю ходатайства.
— Но это просто изумительный дар — отзываться на потребности душ смертных.
Гадес повернул голову, чтобы посмотреть в фиолетовые глаза богини. Их лица были так близко друг к другу... Гадес ощущал нежный, женственный аромат, исходивший от Персефоны.
— И у тебя не вызывает неприязни, что я так сильно связан с умершими?
— Конечно нет, — ответила Лина.
Гадес внезапно показался ей таким ранимым, что ей отчаянно захотелось протянуть руку и погладить его по щеке, разгладить морщины, пересекавшие красивый лоб... Но вместо этого она потянулась к Эвридике и коснулась руки девушки. Сжав пальцы Эвридики, Лина улыбнулась маленькому духу, и Эвридика улыбнулась в ответ.
— Кое-кто из моих лучших друзей тоже умер...
Гадес посмотрел на бледную девушку, на богиню... и вдруг в его груди зародилась надежда, и сладкая горечь этого чувства захлестнула Гадеса. Он приказал принести вина — иначе ему не скрыть было, что его сердце готово разорваться.
Слуги поставили рядом с ним маленький столик, и Гадес собрался с духом, наливая золотистый напиток в кубки.
Лина кивнула в знак благодарности, отпила глоток — и ее лицо расплылось в блаженной улыбке.
— О, это амброзия! Как вкусно!
Гадес наблюдал за ней как зачарованный. Почему она так отличается от других богинь? У нее не вызывают отвращения умершие. Она так откровенно заботится об Эвридике, даже называет ее подругой. Все, что большинство бессмертных воспринимает как нечто само собой разумеющееся, вроде амброзии и богатства, восхищает Персефону, как будто для нее такие вещи внове и ужасно интересны. Она была головоломкой, и весьма загадочной головоломкой, и Гадесу уже отчаянно хотелось разгадать ее.
— Если тебе она так нравится, я распоряжусь подавать почаще, — сказал он и приветственно поднял свой кубок.
Лина, внутренне сжавшись, осторожно коснулась его краем своего кубка. Напряженный, деревянный Гадес, накануне вечером так внезапно бросивший ужин, куда-то исчез. На его месте возник обаятельный, могучий бог. Щеки Лины загорелись, тело наполнилось теплом. Его темные внимательные глаза притягивали к себе. Растерявшись, Лина заставила себя отвести взгляд и оглядела тронный зал, чтобы слегка отдышаться.
Свет аметистовых люстр и канделябров отражался в серебряном шлеме. Шлем мрачно подмигивал, и почему-то на нем трудно было сосредоточиться.
— До чего же прекрасен этот шлем, — сказала Лина. — Я никогда не видела ничего подобного.
— Спасибо. Это дар Циклопа, — с улыбкой ответил Гадес, довольный похвалой.
Циклоп? Это, случайно, не тот одноглазый парень?
«Циклоп — одноглазое чудовище, подарившее Зевсу гром и молнию, Посейдону трезубец и Гадесу шлем...»
Отлично! Лина прервала внутренний энциклопедический монолог. Кем бы этот Циклоп ни был, у Лины определенно нет ни малейшего желания обсуждать это мифическое существо с Гадесом. И Лина сделала то, что и должна была сделать спокойная, собранная, зрелая женщина, — она сменила тему. Мгновенно.
— И твой трон тоже весьма необычен. Я так и не поняла, из какого камня он сделан.
— Это белый халцедон, — пояснил Гадес.
— И он тоже обладает какими-то особыми свойствами? — поинтересовалась Лина.
— Да, он развеивает страхи, подавленность и печаль. Думаю, это удачный выбор для тронного зала.
— Полностью согласна.
Гадес снова повернул к ней голову и чуть наклонился, так, что их лица оказались очень близко.
— А ты узнала цветные камни в этом зале?
— Это аметисты.
— Они того же цвета, что и твои глаза, Персефона, — вдруг радостно сказала Эвридика, ошеломленная открытием.
— Да, я тоже это заметил, — медленно произнес Гадес, не отводя взгляда от Лины.
В его низком голосе послышалась откровенная нежность, и тело Лины тут же откликнулось трепетом.
— Один из умерших просит позволения поговорить со своим богом! — официально возвестил Япис с другого конца зала.
Гадес неохотно отвернулся от Лины, а Лина внутренне встряхнулась. Какого черта, как она вообще сможет заниматься здесь делом, если рядом постоянно будет этот сочащийся сексуальностью бог? Ей уже почти хотелось, чтобы Гадес снова превратился в мистера Отстраненную Деревяшку. Почти.