Богиня весны
Шрифт:
— Что ж, это лишь подтверждает мудрость твоего решения. Стенопия, родись она заново, могла еще кого-нибудь сделать несчастным.
— Она построила свою жизнь на лжи... и то, что она лгала даже здесь, говорит не в ее пользу. Ведь эта душа больше всего жаждала не богатства или роскоши, она искала любви. Но любовь не может существовать там, где живут ложь и предательство, — сказал Гадес.
— Ты понимаешь самую суть любви, — задумчиво произнесла Лина.
Гадес немного помолчал, прежде чем заговорить снова, и в нем опять шевельнулась надежда.
—
Лина удивленно моргнула. Смертные лучше разбираются в любви, чем боги? Для женщины, которая успела развестись и годами не получала приглашений на свидание, слова Гадеса стали истинным потрясением.
— Ты действительно так думаешь? — недоверчиво спросила она.
Надежда Гадеса дрогнула — и исчезла.
— Да, я знаю, что это именно так, — ответил он с мрачной решимостью и кивнул Япису; тот в очередной раз ударил копьем о пол.
У Лины не было времени, чтобы подумать о реакции Гадеса на ее вопрос. По команде Яписа другая призрачная тень отделилась от толпы ожидавших. Бледная женщина неуверенно прошла через зал. Она была одета куда более сдержанно, чем Стенопия, и тем не менее ее одежда выглядела такой же дорогой, а волосы были уложены в похожую сложную прическу. Голову женщины венчала небольшая диадема. Когда она подошла поближе, Лина рассмотрела, что женщина полновата, но весьма привлекательна, и лет ей было, вероятно, за тридцать. А потом Лина вздрогнула, поняв, что алое пятно на платье женщины спереди есть не что иное, как открытая рана, все еще сочащаяся кровью.
Призрак низко поклонился.
— Персефона и Гадес, для меня великая честь предстать перед богиней весны, равно как и перед богом Подземного мира.
Голос женщины звучал сильно, величественно. Лина улыбнулась и склонила голову в знак приветствия.
— Привет тебе, Дидона. С какой просьбой пришла ко мне сегодня королева Карфагена? — спросил Гадес.
— Гадес, я молю тебя о благословении покинуть наконец край стенаний у реки Копит и проследовать в Элизиум.
Бог Подземного мира задумчиво взглянул на призрачную женщину.
— Ты уже справилась с горем из-за своей безответной любви, Дидона?
Женщина опустила взор, не с напускной скромностью, как Стенопия, а с таким выражением лица, которое было слишком хорошо знакомо Лине по прошлой жизни. Женщина просто хотела скрыть боль, отражавшуюся в ее глазах.
— Да, великий бог. Я больше не томлюсь по тому, чего не могу иметь.
Лина слегка передвинулась в кресле и посмотрела на Гадеса. Конечно, он не мог поверить Дидоне.
Гадес потер подбородок, изучая взглядом умершую королеву.
— И чему ты научилась за то время, что провела в краю стенаний?
— Что я должна гораздо больше верить в силу любви. Мне следовало понимать, что Аяксу просто необходимо время. Зевс ведь приказал ему покинуть меня, и что еще он мог сделать? Он ведь благочестивый человек и воин великой веры.
— Дидона, ты еще не преодолела свои сожаления, — мягко произнес Гадес.
— Преодолела! — Дидона подняла голову, вытерла лицо. — Я плачу просто потому, что полна благоговения, как дитя, представ перед бессмертными, и от этого мои чувства взволновались. — Ее блестящие от слез глаза отчаянно смотрели на Лину, ища помощи богини.
Лина с сочувствием взглянула на женщину. Она слишком хорошо знала, каково это: быть брошенной и винить в этом только себя.
— Я выполняю твою просьбу, Дидона. Ты можешь отправиться в поля Элизиума с моим благословением.
Слова Гадеса поразили Лину до глубины души. Она вдруг обнаружила, что во все глаза таращится на бога, в то время как пышнотелая Дидона поспешно выходит из тронного зала.
И снова Япис поднял копье, а Гадес жестом остановил его.
— Ты не согласна с моим решением, Персефона? — Гадес повернулся на троне так, чтобы очутиться лицом к лицу с богиней.
Лина выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Ты богиня... ты богиня... никакая ты не богиня. Она заставила себя прекратить это мысленное бормотание. Куда более важно, что она женщина — женщина, которая в своей настоящей жизни любила, и была отвергнута, и совершенно точно знала, что должна чувствовать Дидона.
— Нет. Я не согласна с твоим решением.
Удивленный ее ответом, Гадес спросил:
— И ты можешь это объяснить?
— Для Дидоны дело не в Аяксе. Она слишком копается в себе, страдая и обвиняя себя. Она все еще остается жертвой. И какие бы уроки ни должна она была получить у реки плача, Дидона их не усвоила.
Гадес почувствовал, как в нем разгорается гнев. Да что эта Персефона может знать о любви и утратах? Эта юная богиня привыкла получать все, чего ей только захочется.
— И откуда ты это знаешь?
Лина сердито прищурилась в ответ на снисходительный тон Гадеса, но успела остановиться, прежде чем выложить все, что подумала. Ведь для Гадеса она была всего-навсего молодой богиней. Откуда ему было знать о ее настоящем прошлом, о ее сердечных ранах? Лина медленно, глубоко вздохнула и, крепко взяв себя в руки, приступила к объяснению.
— Видишь ли, тут была парочка важных моментов. Во-первых, ее выдало то, как она отводила глаза и всхлипывала. Во-вторых, ты внимательно слушал, что она говорила? — быстро продолжила Лина, не дав Гадесу возможности ответить. — Вся ее коротенькая речь состояла из одного большого «Я»: я, я, я, бедная я, бедная я, несчастная я... Добавь сюда еще и «это не его вина, это моя вина», и ты получишь один здоровенный комплекс вины. Ей совершенно не нужен рай, ей необходимо отправиться в гимнастический зал или, может быть, к психиатру и постараться избавиться от ненависти к себе. — Лина внезапно замолчала, соображая, знает ли вообще Гадес, кто такой психиатр.