Богиня весны

Каст Филис Кристина

Эвридика наконец закончила расчесывать ее волосы, но девушка, безусловно, ощутила напряжение Лины — потому что мягкие, прохладные руки начали массировать ей плечи. Лина вздохнула и закрыла глаза, стараясь успокоиться.

У нее ведь на самом деле не было причин срываться на Гадеса. Он вовсе не намеревался обидеть ее своей шуткой, он просто обращался с ней как с наивной юной богиней, какой Лина и выглядела, и ее глупое проявление характера вряд ли улучшило его мнение о Персефоне. Если Лина хочет, чтобы он обращался с ней как со взрослой, она и вести себя должна соответственно.

Merda! Она провела здесь меньше суток, а уже устроила вокруг себя кутерьму. Она

что, выжила из ума? В конце концов, ее отправили в Подземный мир, чтобы выполнить определенную работу. Что ж, по крайней мере, ей хватило ума согласиться, когда Япис многословно сообщил ей о приглашении Гадеса присоединиться к нему на следующее утро, чтобы выслушать ходатайства умерших. Она должна отбросить личное и смотреть на все как на работу, ради которой Деметра прислала ее сюда. Необходимо, чтобы умершие видели ее, потому что ее присутствие может принести им успокоение. Правда, Лина ничего не могла поделать с тем, что ей просто хотелось провести как можно больше времени с Гадесом, потому что темнокожий бог заинтересовал ее, что, безусловно, было глупостью... основательной глупостью...

Но в то же время неоспоримой правдой.

Лина понимала это. И пока Эвридика успокаивала ее растрепанные нервы, Лина хотя бы призналась себе в этом. Гадес зачаровал ее, как и все в Подземном мире. Ее влекло к богу, но, возможно, лишь потому, что она очутилась в совершенно незнакомом месте, и потому, что этот невероятный мир был таким новым и необычным. Как же ей не удивляться завораживающим чудесам, что окружали ее? И вся эта магия естественным образом включала в себя бога, отвечающего за нее. Так что нет ничегошеньки удивительного в том, что Лине хочется узнать о Гадесе как можно больше.

По крайней мере, так она себе говорила.

— Персефона, да ты уже почти спишь! — сказала Эвридика. Она взяла свою богиню за руку и потянула к кровати с балдахином. — Ложись-ка. Я тебе спою. Ту песенку, которую обычно пела мне мама.

Слишком уставшая, чтобы возражать, Лина позволила юному духу уложить себя в роскошную, невероятно широкую постель. Эвридика устроилась рядышком. Поглаживая богиню по волосам, она начала напевать нежную колыбельную — в ней говорилось о малыше, который на крыльях ветра улетел в яркую страну снов.

— Эвридика... — сонно пробормотала Лина.

— Да, богиня.

— Спасибо, что так заботишься обо мне.

— Я лишь рада этому, Персефона. Не за что благодарить.

Сон мягко наплыл на Лину, и ей приснилось, что она летит на крыльях ветра, преследуя тень Бэтмена.

Глава 12

Великий зал вполне отвечал своему названию. А Лина-то думала, что обеденный зал и ее покои выглядят потрясающе... но они просто бледнели в сравнении с тронным залом Гадеса. Это помещение было необъятным, даже если судить о нем в масштабах гигантского дворца. Здесь преобладали три цвета: черный, белый и пурпурный. Пол, стены и невероятно высокий сводчатый потолок были сделаны из того же абсолютно черного мрамора, что и наружные стены дворца; из него же было выстроено возвышение со ступенями, на котором красовался трон, — и он был, похоже, вырезан из цельной глыбы камня неземной белизны; что это за камень, Лина не поняла. Рядом с троном на помосте стоял еще и высокий узкий стол из того же молочно-белого камня. На столе лежал серебряный шлем, показавшийся Лине смутно знакомым. Лина присмотрелась и поняла наконец, где она видела его прежде. Именно этот шлем был изображен на флаге, развевавшемся над дворцом, и на ливреях конюхов. Шлем сверкал, отражая огоньки

свечей, и для описания его красоты у Лины не нашлось бы слов. Она заставила себя оторвать взгляд от шлема и обратить внимание на пурпурные канделябры и подсвечники — они были сделаны из прозрачного сверкающего камня, знакомого Лине: это был аметист.

Лина застыла на пороге зала, слегка испуганная его величием. Она внезапно почувствовала себя маленькой и незначительной и очень, очень смертной.

— Что-то не так, Персефона? — спросила Эвридика.

Лина глубоко вздохнула. Ты богиня, напомнила она себе. Да, всего лишь временно, но тем не менее богиня.

— Нет, милая, ничего не случилось. Я просто восхищаюсь этим залом. — Лина улыбнулась маленькому призраку.

— Гадес идет! — воскликнул Япис.

Гадес вошел в зал через другую дверь. Его золотые сандалии со звоном ступали по гладкому мраморному полу, и Лина, глядя на него, чувствовала, как с каждым шагом бога ускоряется ее сердцебиение. Он снова был в плаще. Плащ развевался за его спиной, подчеркивая четкие, мощные линии тела. Его похожее на тогу одеяние поначалу казалось черным, однако, когда на него упал свет канделябров, ткань вспыхнула, словно крылья ворона, заиграв оттенками пурпура и ультрамарина. Волосы Гадеса свободно падали на плечи черным водопадом. Скульптурный подбородок напряжен, выражение темного лица хмурое. Бог источал грубую мужскую силу.

В животе у Лины разлилась горячая волна. Ей пришлось сделать усилие, чтобы не ухватиться за прядь волос и не начать наматывать ее на палец.

Гадес поднялся на тронное возвышение. И, повернувшись, собирался уже сесть, когда заметил три фигуры, замершие у входа в другом конце зала. Его глаза поймали взгляд Лины и замерли.

— Персефона, — произнес он, слегка наклонив голову. — Я рад приветствовать саму весну в моем тронном зале.

Лина сглотнула, пытаясь как-то справиться с сухостью во рту.

— Благодарю тебя, Гадес, — сказала она, обрадовавшись, что голос прозвучал неожиданно сильно и чисто. — Я рада была принять твое приглашение.

— Прошу, подойди сюда, — предложил Гадес. Потом, оторвавшись наконец от лица Лины, он посмотрел на даймона, — Япис, распорядись, чтобы для богини принесли кресло.

— Разумеется, мой лорд.

Япис что-то негромко сказал через плечо, и тут же в огромном зале возникло движение. Через несколько мгновений призрачные слуги принесли и поставили на возвышении рядом с Гадесом изысканное серебряное кресло.

Лина пошла через зал. Она почувствовала взгляд темного бога и горделиво вскинула голову. Одеваться ей помогала Эвридика, и Лина порадовалась, что фиолетовый шелк, выбранный ею, отлично сочетается не только с цветом ее глаз, но и с аметистовыми люстрами, сияющими под потолком. Но она прекрасно понимала, что чудесная ткань, укрывавшая ее тело, не имела ровно никакого значения. Утром, одеваясь, она снова была поражена бессмертной красотой Персефоны. Лина знала — несмотря на суматоху, что царила сейчас в ее мыслях, она пересекала Великий зал с истинной грацией настоящей богини.

Когда она подошла к возвышению, Гадес сначала заколебался, но потом покосился на Яписа и встал навстречу Лине. Он предложил ей руку, точно так же, как накануне, когда помогал подняться в колесницу. Лина вложила пальцы в его ладонь, и темный бог медленно поднес руку богини к губам.

— Надеюсь, ты хорошо отдохнула ночью, богиня.

— Да, спасибо, — ответила Лина, стараясь не обращать внимания на мурашки, побежавшие по коже от прикосновения Гадеса.

— Рад это слышать, — сказал Гадес.