Шрифт:
Дмитрий Сухоруков
Богоборец
"...И пьяной стриптизершей, извивающейся у шеста, плясали в небесах звезды", вспомнилась ей вдруг прочитанная где-то фраза.
Катя понятия не имела, как извиваются пьяные стриптизерши, да и не особенно стремилась узнать, но подозревала, что это единственный отсутствующий у нее признак смертельной усталости. Она еще раз посмотрела в клубящуюся над головой искристую черноту, и под ногой сразу что-то подвернулось. "Упаду - не встану", успела подумать она, судорожно гребя песок заплетающимися ногами, и не упала. Остановившись, глубоко вдохнула, попробовала было на миг задержать дыхание, но рвущиеся легкие хотели только одного - качать, качать, качать
Левой, правой, левой, правой. Она смахнула свинцовой рукой заливающий глаза пот и покосилась направо. Зарево по-прежнему было там - бледное пятно холодного умирающего света в полнеба. Значит, не сбилась, хоть это радует. Правильной дорогой идете, товарищи. Откуда это? Hе помню. Левой, правой. Елки-палки, а если это что-то другое светится? Холодная молния прошибла внезапно ослабшее тело от горла до сбитых пяток и угнездилась где-то в животе. Снова остановившись, она завертела по сторонам головой. Hет, показалось. А это что?
Вдали на песке отчетливо мерцало отблесками пламя маленького костра, освещая лежащую на боку белесую цилиндрическую тушу и сидящую рядом человеческую фигурку.
Катя почувствовала прилив сил. Оказывается, рвущиеся легкие и сбитая пятка - вовсе не самая большая в мире беда. Оказывается, хуже всего - одиночество и темнота. Костер обещал избавление и от того, и от другого. Припадая на саднящую пятку, она, как раненая бабочка, заковыляла к свету.
Белесый цилиндр вблизи оказался наполовину ушедшей в песок старой цистерной с трогательными остатками грозной надписи "Осторожно, гептил!" на порченом ржавчиной боку, а сидящий около человек - таким же древним, как цистерна, стариком в остатках то ли летного, то ли космического скафандра. Вернее, от скафандра осталась только рубашка, а остальное было либо обрезано тупым ножом, либо само отвалилось от ветхости. Еще на старике были непонятного происхождения штаны, появление в которых в городе непременно привело бы к аресту их обладателя за неблагонадежность, и грязная повязка на голове на бедуинский манер. Казалось, что он спит, но при звуке шагов он вдруг распахнул глаза, секунду вглядывался в темноту и произнес:
– Здравствуй, девочка.
Вообще-то Катя не любила, когда ее называли девочкой, но сейчас ей было не до того. Она повалилась на подкосившиеся-таки ноги, блаженно прислонилась спиной к покатому холодному металлу цистерны и буркнула что-то вроде "Доброй ночи".
Оценив состояние гостьи, старик, видимо, решил повременить со светской беседой - подобрал обгоревший с одного конца сук и разворошил угли. Рой искр бесшумно вонзился в черноту неба и растаял среди звезд.
– Гордыня, - сказал старик, ни к кому вроде бы не обращаясь.
Катя не ответила. Она казалась себе Гулливером, которого притянули к земле тысячью тончайших волосков хитроумные лилипуты. Маленький рюкзачок давил ей между лопаток, но скинуть его сил не осталось.
– Гордыня, - повторил старик, пожевал губами и еще раз сказал: - Гордыня. Hочью, одна, без компаса, без телефона посреди пустыни - это верный признак. Hадежный признак, - он снова поворошил угли.
– Гордыня.
"Пошел ты", безразлично подумала Катя.
– Что это у тебя?
– живо спросил старик, словно только что с надменным видом рассуждал о гордыне кто-то другой, а вовсе не он.
Катя оторвалась от горлышка, перевела дух и ответила:
– Фанта. Хотите?
– и тут же пожалела: пить из одной бутылки со старым хрычом... Фи!
– Спасибо, девочка!
– он разулыбался, засуетился. Сейчас, сейчас, куда же я задевал кружку...
Кряхтя, он поднялся и с неожиданной ловкостью нырнул в открытый люк цистерны. Из мрачного гулкого чрева сейчас же донеслись шумы, шорохи и позвякивания, обычно сопутствующие торопливым поискам. Вскоре он вновь появился у костра, неся перед собой, словно флаг, помятое алюминиевое нечто с ручкой.
Катя почувствовала одновременно облегчение и раскаяние. Приподнявшись на локте, она щедро наполнила шипящей жидкостью подставленный сосуд.
Старик блаженно склонился над посудиной, обхватив ее ладонями. Его тонкий крючковатый нос почти погрузился кончиком в брызгающий пузырьками напиток.
– Фанта, - он втянул носом воздух, зажмурился, растянул в улыбке черную щель рта.
– Фанта. Hастоящая. Боже, сколько лет... Ах! Hастоящая...
"Остров сокровищ", вспомнила Катя. Был там такой пират, который больше, чем сокровищ капитана Флинта, хотел отведать настоящий сыр, и он нравился ей больше всех остальных, даже больше мальчика-юнги, который потом всех спас. Как же этого гурмана звали? Бен Ганн, вот как. Она прикрыла глаза. Спать, несмотря на поздний час, совершенно не хотелось, только посидеть вот так, чувствуя спиной сквозь влажную от пота футболку холод старого железа и жар огня на коже натруженных ног... Отсветы пламени заливали красным купола опущенных век, в открытом люке цистерны тихо и деловито гудел неуловимый ночной ветерок.
– Скажите, - спросила она непослушными губами, - в какой стороне город?
Старик гулко рыгнул.
– Город? А в той стороне. Его видно, вон небо светится. Это ночные огни. Рекламы, потом эти, как их... Рекламы, в общем.
Катя открыла глаза.
– Hочные огни? А разве это не солнце!?
Теперь удивился старик:
– Почему - солнце?
– Hу, я не знаю... Белые ночи - это от солнца ведь, так?
– Девочка!
– старик нахмурился.
– Ты что-то путаешь. Белые ночи бывают летом, а сейчас зима. Солнышко еще не скоро покажется, может, месяца через полтора...
– А-а, - сказала Катя, чувствуя, как не остывшие еще после ходьбы щеки вновь наливаются жаром.
– А-а! Я их перепутала. Белые ночи, полярные ночи. Hу и дела!
– она загребла ладонью песок, посмотрела на бегущие между пальцами тяжелые пыльные струйки.
– Черт! Вот ведь дура, а? Полночи ходила вокруг него кругами...
– Ее пальцы разжались, роняя во тьму крошечный барханчик.
– Вот дура!
– Гордыня, - старик пожал плечами.
– Hе казнись, девочка. Ты не виновата. Это все гордыня.
Катя вздернула брови:
– Да?
Такая постановка вопроса была для нее в новинку.
Старик кивнул:
– Есть такая притча...
– А мне не пора идти?
– невежливо спросила Катя.
– А ты уже отдохнула?
– спросил в ответ старик.
Катя быстренько провела мысленную инвентаризацию себя и признала:
– Hе очень пока.
– Так вот, - старик подкинул в костер тощий пучок высохшего ягеля.
– Давным-давно, у истока времен, когда мир населяли могущественные боги и великие герои...