Богоявленское. Том 2. Смута
Шрифт:
– Прошу простить меня за дерзость, господин капитан! Вы правы!
– Вы молоды, князь, от того горячи. Не стоит и полагать, что всё произошедшее осталось без внимания. Теперь уже всем известно, что командующий фронтом генерал Жилинский уволен и у Северо-Западного фронта новый командир.
– Честь имею, господа!
Маршал Фош скажет впоследствии: «Если Франция не была стёрта с карты Европы, то этим прежде всего мы обязаны России, поскольку русская армия своим активным вмешательством отвлекла на себя часть сил и тем позволила нам одержать победу на Марне».
Тактический успех Германии в Восточной Пруссии, за счёт переброски войск с Западного фронта, обернулся в связи с провалом операции
Андрей вышел на улицу. Промозглый ноябрьский ветер дул откуда-то с севера, будто из России и напоминал каждому русскому сердцу о далёкой родине. И оттуда же, с северной стороны донеслась до слуха Андрея тихая песня. Такая знакомая и такая близкая, она растормошила его.
Андрей подошёл к солдатам, сидящим вокруг маленького костерка.
– Случилось чего, ваше благородие? – вскочили они с места.
Андрей отрицательно покачал головой и сел рядом с ними. Солдаты снова тихо затянули старую казачью песню:
За окошком разметает
Белые снежиночки
Кабы жизнь начать сначала
Не было б ошибочки…
Да, эту песню часто пели мужики в Богоявленском.
Андрей понимал, что время уже близится к полуночи, и он снова не лёг спать раньше одиннадцати, а утром не позже шести часов уже нужно быть опять на ногах. И если удастся, ему необходимо провести хоть и утомительные, но необходимые зимние занятия с солдатами, такие же, какие он сам проходил когда-то, будучи ещё совсем мальчишкой в Первом Санкт-Петербургском кадетском корпусе, а затем в Павловском военном училище. Там с ними, молодыми юнкерами, занимались и на воздухе и в душных казармах. А почему собственно он уделяет им столько внимания? Потому, что хорошо помнит наставления отца, Алексея Валерьевича, Михаэля Нейгона. Все они постоянно говорили, что нужно вкладывать всю душу для обучения молодых солдат, чтобы из простого, деревенского, неповоротливого, умственно слаборазвитого парня сделать воина-бойца, защитника своей Родины!
Андрей закрыл глаза и унёсся, будто в глубокий сон, в воспоминания о родном Богоявленском. Там, наверное, пурга уже заносит снегом дороги, дома, парк… Андрею вспомнилось детство, кадетский корпус, военное училище, какое будущее его ждало, какая ослепительная судьба. А потом эта нелепая несостоявшаяся дуэль, перечеркнувшая все его мечты, назначение в Варшаву. Но тогда Андрей даже не представлял, что всего через месяц начнётся война и вместо Варшавы он отправится прямиком на фронт.
И вот уже три месяца, как он здесь. За это время он успел повыситься в чине и из младшего унтер-офицера стать старшим унтер-офицером и, как ему казалось, приобрести больше знаний, чем за два года в военном училище.
– А вот ещё такой случай был, – сказал сидящий у костра солдат. – То было ещё до японской войны. Приехал в Россию с визитом кайзер ихний Вильгельм, и пошёл посмотреть в Петербурге 85-й Выборгский полк. Прошли, значит, все церемониальные почести и во время смотра подошёл этот ихний Вильгельм к полковому трубачу и спрашивает: за что полку были пожалованы серебряные трубы? А тот ему как рявкнет: «За взятие Берлина, ваше императорское величество!» Вильгельм покраснел аки рак и говорит, что, мол, больше этого не повторится, а трубач опять, радостно так, громко отвечает: «Не могу знать! Как прикажет нам наше императорское величество!»
– Брешешь, чертяка, – рассмеялись другие солдаты.
– Верные мои слова! Ваше благородие, ну ведь было же такое? – обратился рассказчик к Андрею.
– Было, было, – утирая слёзы смеха, ответил Андрей.
Андрей, конечно, не знал, могла ли случиться на самом деле эта история, он никогда не слышал её прежде,
– Никак нельзя на войне без солдатских баек, – тихо сказал Андрею старый солдат. – Они и в холод согреют, и в голод червячка заморят, и в грустную минуту плечи расправят.
Андрей утвердительно кивнул и снова закрыл глаза, моментально провалившись в сон.
– Ваше благородие, – разбудил Андрея тот же старый солдат. – Ступайте, поспите.
– Да-да, – проснувшись, ответил Андрей. – Дом мне приснился.
– Я тоже часто дом во сне вижу, детишек. Каково им нынче без отца?
«Отец! – Андрей вспомнил, как провожал он его на вокзале, песню Златы, её голубое платье, рыжие волосы пахнущие сиренью. – Злата! Как она живёт теперь? О чём сейчас её заботы?»
Глава 14.
Заботы Златы были связаны с подготовкой нового воронежского особняка отца к новогоднему балу. Она долго отказывалась переезжать в этот дом из Богоявленского, потому что и до неё доходили неприятные слухи о воронежских кутежах отца. Но всё-таки противиться воле Митрофана Спиридоновича было бессмысленно. Ведь именно для Златы, своей любимой дочери, он строил этот дом, в котором предполагалась насыщенная духовная жизнь для неё.
Из всех своих четверых детей не единственного сына Арсения сильнее всех любил Митрофан Спиридонович, и не тихую, покладистую Глашу, и даже не самую младшую, четырёхлетнюю Симу, а взбалмошную, неуправляемую хулиганку Злату.
– Старшие, что? – говорил Митрофан Спиридонович. – Материна порода. А Златка – моя кровь, мой норов!
Не жалел денег Митрофан Спиридонович ни на наряды, ни на развлечения, ни на образование для своей любимой дочери. Потому и определил её на обучение в дорогостоящую Мариинскую женскую гимназию. Радовался, появившимся у неё знаниям, изменившейся речи, и, невзирая на юный возраст Златы, стал задумываться о поиске достоянного жениха для неё. Но самой Злате были смертельно скучны изучение Закона Божьего, русского, французского и немецкого языков, рисовать у неё не получалось, рукоделие и танцы наводили тоску, а в арифметике, опытной физике и архитектуре она ровным счётом ничего не понимала. Терпеть Злата могла разве что историю и географию. Потому-то оказавшись в Воронеже, она мгновенно и сошлась с, уже не первый год живущим здесь, другом детства Егором Боровским и его революционно настроенным окружением. Злате нравились их идеи, их стремление помогать и защищать нуждающихся, ведь она и сама куда больше любила помогать Фаруху в Богоявленском, чем изучать науки в гимназии рядом с избалованными, обеспеченными своими родителями, одноклассницами. Куда ближе их по темпераменту была Злате радикальная молодёжь. Понимала она их свободную, вольную душу. Их энергия, смелость, свободолюбие подходили неугомонной Злате, как нельзя лучше. И чем ближе она с ними сходилась, тем сильнее презирала купеческое общество своего отца.
Она часто принимала живейшее участие в затеях Митрофана Спиридоновича во время его кутежей, в которых ей ничего не стоило вылить бутылку дорого вина на голову какому-нибудь ханже, демонстрируя тем самым своё пренебрежение к бедняге, или подсунуть какому-нибудь лицемеру-монархисту в пиджак английского смокинга манифест ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия», опубликованный 1 ноября 1914 года, вызвав тем самым грандиозный скандал. Даже одеваться Злата стала наперекор общественным и православным представлениям о женской морали. Её платья стали слишком открытыми, слишком декольтированными. Злата стала выставлять напоказ свою уже сформировавшуюся, соблазнительную фигуру. Имя этой бесшабашной девушки не сходило с уст всего воронежского купечества.
Конец ознакомительного фрагмента.