Бои местного значения
Шрифт:
С другой же стороны – если прямо сейчас чекисты не схватят, так и риска почти никакого. Сунуть письмишко в огромную кучу таких же точно – и все. Зато потом…
– А вот знаешь, Гриша, если честно сказать? Я уже сто раз прикидывал: если взять и самому в невозвращенцы податься? Ну что за беда? Что теряю?
Зарплату, паек, положение. Родину, если угодно возвышенно выразиться. А что такое теперь – Родина? Мать она или все же мачеха? Почему при царе выехать на год-другой за границу – норма, были бы деньги, а сейчас – страшнейшее преступление? Ты это сам понимаешь?
Ах, да, о чем я… – спохватился Виктор. –
Но – без практических последствий! Ты меня понял?
– А как же. Чего тут не понять?
– Так, может, и правда – сорваться, и все?! Нет, мы с тобой, конечно, в советском духе воспитаны, капитализм нам претит как антигуманная теория и практика. Но есть же выход? Допустим, тот же товарищ Троцкий! Он же все равно товарищ? Я его труды «там» читал. Коммунист, никуда не денешься. Ближайший соратник Ильича, создатель Красной Армии, теоретик. И – честный! – Овчаров значительно поднял указательный палец. – На Западе живет, ничему ему вроде не нужно… Нет, правда, ему лично – уже ничего. А за идею болеет. Завещание Ленина знаешь?..
– Знаю… – говорить Шестакову больше было некогда. Хотя он только что решил сказать, что если Виктор ему поможет и он сумеет выехать за советский рубеж, то улицы ему подметать уж точно не придется.
Но он, хоть и был увлечен разговором, увидел в зеркале заднего вида, что проскользнувшая навстречу черная «эмка» вдруг развернулась кварталом позади и поехала следом за ними.
Глава 33
Великолепная ночь стояла в Москве. Морозец держался около пятнадцати градусов, с неба сыпался искрящийся в свете фонарей медленный и крупный снежок.
Сейчас бы сесть за стол в хорошей компании, как тогда, тридцать первого декабря семидесятого… На Ленинском проспекте, в компании молодых актеров театра имени…
А тут… Слишком пустынны московские улицы в один час двенадцать минут пополуночи, чтобы счесть случайной эту коллизию с неизвестной машиной. Так просто не бывает. А если бывает… Ну, проверим!
Шестаков плавно прижал к полу длинную рубчатую педаль газа. «ЗИС-101» послушно рванулся вперед. Белая стрелка на круглой шкале спидометра пошла к флюоресцирующей сотне. «Эмка» сзади не приближалась, но и не отставала. Фары у нее не горели, только продолговатые подфарники на изгибах крыльев, и она то исчезала в темноте, то вновь обрисовывалась в пятнах уличных фонарей.
«Сейчас, сейчас мы все проверим окончательно, – думал Шестаков, вспоминая какую-то другую, давнюю гонку с неизвестным противником на московских же, но только летних улицах. – Вот тут сейчас будет одно хорошее место… Только не нужно ехать к центру!»
На улицах этой Москвы, в отличие от той, что непонятным образом вспоминалась Шестакову, вообще не было машин.
Нельзя же считать наличием уличного движения в столичном городе изредка появляющиеся автомобили, по преимуществу грузовики коммунального хозяйства, всякие «Хлеб», «Мясо», «Промтовары», очень редкие такси и еще более редкие машины без конкретных признаков принадлежности.
Притом, что в поле зрения едва ли видно было больше одной попутной и одной встречной машины одновременно. Поэтому не так трудно было Шестакову проверить свои предположения.
Перед самым Крымским мостом он внезапно и резко положил руль вправо. Длинную машину чуть занесло на свежей, покрывшей укатанную, смешанную с песком ледяную корку пороше, но в поворот он вписался.
– Вить, за нами гонятся.
– Кто? – словно бы не понял Овчаров.
– Пока, думаю, милиция. Продал шофер, сука! А я ему денег дал и вообще. Ты это, я сейчас тормозну за поворотом, и выскакивай. Домой иди. А я разберусь сам и позвоню из автомата.
– Ты что? – Витюша был слегка пьян и оттого отважен. – Вместе так вместе. У меня и пистолет есть… – Он полез в карман пальто и вытащил какой-то «браунинг» жалкого размера и калибра.
– Спрячь. Я правду говорю. Выскакивай. Мне проще будет. Не хочешь домой – иди проходными дворами на ту сторону Крымского моста. Там жди. Не подъеду через полчаса – вали домой и забудь все, что было. Вывернусь – я тебя найду. Нет – как знаешь. Может, и вправду Троцкий лучше Сталина. Давай!..
Шестаков, оглянувшись, плавно нажал на тормоз, прижимая машину вплотную к темной подворотне.
– Только без глупостей, Витя, спасибо за все и живи, как жил. Ты меня не видел и не знаешь… – Бросив вслед товарищу эти никчемные в принципе слова, нарком резко рванул машину вперед.
Тонкость его плана заключалась в том, что по странным старомосковским обычаям дугообразный Чудов переулок начинался и заканчивался на том же самом Комсомольском проспекте и не знавшие этого или просто забывшие в азарте погони чекисты сами оказались в положении преследуемой дичи. Одновременно это было и проверкой – даже в силу невероятной случайности ехавшая по одному с ним маршруту «эмка» такой петли закладывать бы никак не стала.
А зисовский мотор был куда мощнее газовского пятидесятисильного, и сейчас они увидят…
Тяжелые удары по крыше машины заставили Шестакова вздрогнуть. Он все время смотрел в зеркало и абсолютно не заметил, как Овчаров метнулся обратно и запрыгнул на задний край правой подножки. Дверца там была заперта, и он, балансируя в опасном положении, держась за тонкую ручку, бил ладонью по крыше, привлекая внимание Григория.
– Вот дурак, – выругался Шестаков, вынужденный вновь притормаживать. Дотянуться со своего места до задней дверцы он не мог. Распахнул переднюю.
Овчаров попытался влезть в машину. Тяжело дышащий и непонятно веселый.
– Ну, вот уж хрен им! Воевать так воевать до конца! Гони, начальник!
– Нет, Витя, нет! Ты мне в другом месте нужен, не запачканный и на свободе. Секунда времени у тебя, прыгай, дурак, твою мать, иначе…
Настолько, наверное, яростный голос был у наркома и настолько убедительный, что Овчаров все-таки спрыгнул с подножки, растаял в тени удачно оказавшейся рядом подворотни.
Облегченно вздохнув – одной обузой на душе меньше, – нарком с перегазовкой включил скорость, вновь разгоняя трехтонный «ЗИС», завертел руль, с трудом вписываясь в узкий и крутой поворот. Никогда он этого не умел по-настоящему, а сейчас выходило здорово! Адреналинчик в кровь, восторг от собственного мастерства, злорадное чувство при мысли о том, каково сейчас будет преследователям.