Бои местного значения
Шрифт:
– Беда в том, что лично мне Шестаков нужен непременно живым, и я стопроцентно знаю, что он жив, – сообщил Лихарев.
Он тщательно осмотрел все кровоподтеки и раны Буданцева, напустил в ванну горячую воду, высыпал в нее какие-то разноцветные, остро пахнущие порошки. А в довершение надел ему на запястье широкий черный браслет со светящимся желто-зеленым окошком.
– Это что?
– Прибор медицинский новейший. Лечит с помощью электромагнетизма. У тебя образование какое?
– Не очень пролетарское, – усмехнулся Буданцев, садясь в зеленоватую пышную пену. – Реальное
– Многовато для члена «ордена меченосцев», – без иронии сказал Лихарев. И был прав. В описываемый период почти две трети сотрудников центрального аппарата НКВД писали в анкетах в соответствующей графе: «низшее», «домашнее», а какой-то мудрец выдумал изящную формулу – «несистематическое». И ничего, успевали сделать приличную карьеру до почти неизбежной «стенки».
Боль в спине и боках прошла почти сразу, и Буданцев блаженно расслабился, его потянуло в сон. Необыкновенно приятно и в то же время удивительно было видеть вокруг кафельные стены цвета морской волны, высоченный потолок, начищенную бронзу кранов и труб, огромное овальное зеркало над ванной и другое, поменьше, над широкой чашей умывальника, пушистые полотенца и купальные халаты на вешалке у двери.
Словно не в квартире ответственного сотрудника ЦК партии находился этот «храм гигиены», а в особняке великосветской кокотки, промышляющей собственным телом, которое необходимо постоянно поддерживать в состоянии «полной боевой готовности».
Особенно же нереальным все это казалось после тесной камеры, где он находился меньше часа назад, и уж никак не помышлял о столь волшебном повороте судьбы.
Буданцев уже с полной уверенностью подумал, что жизнь его по неведомой причине изменилась круто и безвозвратно, к добру или к злу – пока неведомо, но что скучной она не покажется – это уж точно.
Ощущая удивительную легкость и бодрость во всем теле (и одновременно – желание немедленно очутиться в чистой, хрустящей простынями постели, именно здесь, в этой квартире, чтобы насладиться покоем и безопасностью), сыщик сидел напротив Валентина в малой столовой, пил чай с ромом и жевал бутерброды с икрой, холодным языком и сыром. На выбор или все подряд, как захочется.
– Обстановка кое в чем осложнилась, Иван Афанасьевич, – объяснял ему Лихарев, – но в общем стала куда понятнее. Главное – фигурант наш жив, здоров и никуда не делся. Значит, не сегодня-завтра мы его достанем.
Тебе, конечно, придется какое-то время в моей конторе поработать, поскольку ни домой, ни на Петровку тебе хода нет. Товарищ Ежов, представляю, как рвать и метать начнет, когда ему предъявят ордер с собственноручной подписью. Уж и не знаю, кого он злее ловить станет, Шестакова или нас с тобой. – Валентин не засмеялся, а так, слегка скривил губы, демонстрируя пренебрежение к усаженному очередной раз в лужу наркому.
– Скажи, кто ты такой все же есть, Валентин Валентинович? – поинтересовался Буданцев. Передернул плечами. Совершенно никакой боли, словно и не касался его следователь дубинкой.
– Зачем нам сейчас это обсуждать? – ответил Лихарев спокойно. – Мои документы ты видел. Возможности тоже. Вот покончим с этим делом, сочтемся славою, а потом и о прочих интересных вещах будет время поговорить. Помнишь как у О'Генри в «Королях и капусте»?
– Ну ладно, ладно, не буду ни о чем спрашивать, но все ж таки одно меня особенно занимает – выходит, ЦК, хотя бы в твоем лице, воюет против своего же секретаря, исполняющего на данном этапе роль «карающего меча революции»? Забавно.
– Не так уж и забавно. Кого-то, мне помнится, Владимир Ильич называл в своем завещании, вам, увы, неизвестном, «любимцем партии»? И где он сейчас? Или товарищ Тухачевский, «маршал революции», товарищ Примаков, «предводитель красного казачества».
Пора бы сообразить, милейший Иван Афанасьевич, что враги у нас на самом деле не выявляются, а назначаются, по мере необходимости и с учетом текущего момента. Тебе это удивительно слышать?
– Не так чтобы очень. Просто я думал, что для этого достаточно самого НКВД.
– Что ты, что ты… А если в нем самом заведется гниль, что уже, кстати, в позапрошлом году и имело место?
– Хм! – Буданцев выпил уже достаточно «чаю по-адмиральски» (то есть после двух-трех глотков крепкого индийского чая доливая в него столько же душистого ямайского рома), чтобы сохранить способность удивляться откровениям, за которые простым смертным полагалась безусловная вышка через «Особое совещание».
– Ты, значит, принадлежишь к совсем уже высшей касте, безошибочной и безгрешной?
– Да где уж мне? – Лихарев только что руками не замахал в притворном ужасе. – Только не нужно ловить собеседника на ваших муровских штучках. Что ты классный профессионал, я и так знаю. И когда можно будет, сам расскажу. Сейчас – не время.
А чтобы ты немного успокоился – вот тебе сравнение. Врачи говорят, что самые точные диагнозы ставят патологоанатомы. Только не совсем вовремя. А я как бы из них же, но – ухитряюсь успевать. Таким вот образом.
И хватит, хватит тебе чаи гонять. Как сказано у Пруткова – ничего не доводи до крайности. Постель тебя ждет, именно такая, о которой ты мечтаешь. И до восьми утра я тебя не потревожу. А засим – извольте отрабатывать очередной хлеб с маслом.
А со следующего утра события завертелись с неожиданной скоростью. Хотя и были они с Буданцевым теперь лишены большей части своих возможностей, не могли больше привлекать к поиску почти неограниченное число людей и из милиции, и из УГБ, но информация к ним по-прежнему поступала в полном объеме.
Оперативные сообщения о событиях в городке Кольчугине пришли одновременно и в 7-й отдел 1-го управления ГУГБ, и в Главное управление Рабоче-крестьянской милиции.
Были они составлены второпях, не содержали пока почти никаких подробностей и тем более выводов. И в той, почти истерической, суматохе, что царила сейчас на доброй половине Лубянского дома, мало кого заинтересовало сообщение об убийстве провинциального уполномоченного и побеге с этапа нескольких подследственных. Не до того. Есть облУНКВД, пусть само и разбирается.