Боконист
Шрифт:
Виктору такое объяснение показалось вполне разумным и правдоподобным. А как еще можно объяснить всеобщее благоговение перед печатным словом? Интересно было узнать, как на подобный вопрос отвечают люди, не связанные с традицией боконизма. Виктор решил проконсультироваться с Фимкой Гольдбергом – вот кто способен выдавать философские обобщения по первому требованию и по любому вопросу. Он набрал номер. К его радости, Фимка оказался дома и ответил.
– Алло, – голос его был непривычно равнодушным, глухим и дребезжащим.
– Привет, это Виктор.
– Привет…
– Почему хрипишь?
– Заболел. У меня зверски болит горло. Врачи подозревают ангину…
– Надеюсь, это не сказалось отрицательно на твоих умственных способностях?
– Ты считаешь, что мозги каким-то образом связаны с горлом? Истинность твоего предположения легко опровергнуть. Есть такое устойчивое словосочетание – "драть горло". Если бы мозги людей действительно помещались в этой части тела, слова "драть горло" воспринимались бы единственным образом – как яркая характеристика напряженной интеллектуальной деятельности, например, при разгадывании кроссвордов. Но это не так – вот, ты и проиграл. Что и требовалось доказать.
– Я бы хотел обсудить с тобой один забавный парадокс. Уделишь мне пять минут?
– О, это единственный вопрос, на который я всегда с готовностью отвечаю – да! Отрицательно могут ответить только мои наследники, да и то только после того, как предадут мое хладное тело земле.
– Но ты, подозреваю, занят чем-то крайне важным?
– Решаю ограниченную задачу трех тел, но это может подождать.
– Небесная механика? Интересно…
– Нет, нет, мои размышления не связаны с теоретической астрономией. Речь идет о пресловутом Буриданове осле, настало время помочь ему сделать правильный выбор.
– Да, в этой истории действительно фигурируют три тела. Сам осел и две кучки сена. Но почему задача ограниченная?
– Вынужден с тобой согласиться – здесь ограничен только осел. Туповат-с…
Виктор немедленно попал в сети очарования тончайшей интеллектуальной игры, правилам которой Фимка пытался полностью подчинить свою жизнь. И не без успеха. Его уверенность в том, что мир можно познавать, анализируя двусмысленности, таящиеся в привычных понятиях и словах, вызывала у Виктора почтительное удивление. В этом что-то было… Виктору представлялось, что занятия Фимки относятся скорее к новому искусству, чем к традиционному познанию, для него это было своеобразное театральное представление, не более того. И поэтому он в первую очередь старался получить эстетическое удовольствие (а Фимкины умозаключения часто бывали вызывающе красивы), и только потом обращал внимание на идеи, питающие его активность.
И на этот раз он восхитился блестящему Фимкиному выбору предмета для размышлений – Буриданов осел, это надо же! Красиво, что там ни говори. Но и провалы в построении тоже были очевидны. Впрочем, Виктор был настроен миролюбиво и решил подыграть.
– Дружище, ты совершенно напрасно употребляешь понятия ограниченности и тупости в одном ряду, как будто это синонимы. Это не так.
– Но ограниченность сопутствует тупости!
– Мало ли что чему сопутствует. Можно ли утверждать, что признав наличие у стула изящных ножек, ты собираешься добиваться его взаимности?
Даже по телефону Виктор почувствовал, что Фимка расстроился.
– Твоя ирония, Кларков, оценена. Но догадался ли ты, что главной моей целью является создание теории интерпретаций? – обиженно спросил он. – Ты и сам много раз говорил, что научная мысль теряет очень многое, пытаясь обойтись без такого мощного аппарата. Потребность в теории интерпретаций очевидна.
– Молодец, Фимка. Я рад, что мне удается вбить тебе в голову догмы боконизма. Так ты считаешь, что осел все-таки сделает свой выбор?
– Я помогу ему, не сомневайся.
– Жду с нетерпением!
– У тебя ко мне дело?
– Да, можно и так сказать. Мне хотелось бы услышать твое мнение о графомании и о непреодолимом стремлении огромного количества людей сочинять.
– Я думал об этом. Может быть, тебя не удовлетворят мои выводы – чтобы ты там себе не придумывал, а боконист из меня хреновый.
– Об этом не волнуйся, перевести твои рассуждения на язык боконизма я сумею. Мне интересно выслушать тебя именно потому, что ты думаешь не так, как я.
– В этом есть свой резон. Что ж, слушай. Все дело в том, что мы – все те, кого сейчас принято ласково называть россиянами – люди западные, чтобы там не говорили сторонники особого пути. В отличие от восточных людей, для которых высшим достижением является самопознание, как бессловесное погружение в глубины своего подсознания, основанное на пресечении внутреннего диалога, мы испытываем священный трепет именно перед словом. "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Этот текст я взял из нашей Священной книги. Тут и комментировать нечего – в нашей культуре слово, само по себе, занимает исключительное значение. Я бы сказал, центральное. Немудрено, что владеющий словом – для нас Богоравный, а само оно наделяется животворящей силой. Если лишить нашу культуру слова, она исчезнет, самоликвидируется. У нас в стране не законы работают, а их толкования. Поэт в России – больше, чем поэт. Наша жизнь и есть – произнесение слов. И самым главным доказательством такого утверждения, как раз и является тот факт, что для общения с Богом мы выбираем слово – молитву или долгие бдения над листком бумаги. Только так русские достигают полного раскрепощения – эквивалентного, разве что, восточной медитации. Мы так медитируем. Получается, что графомания не только не болезнь, но необходимый элемент нашей духовной жизни.
– Спасибо. Ты мне очень помог. Теперь я знаю, что имел в виду Боконон, призывая относиться с почтением к переписке.
– Но я прав?
– Конечно.
– И ты будешь и впредь обращаться ко мне с подобными вопросами?
– Обязательно.
– Спасибо.
Работа над рассказом продвигалась успешно. Виктор почувствовал огромный приток энергии. Он хотел и мог. Значит, что-то в рассуждениях Фимки о медитации по-русски созвучно истине.
Через две недели, когда рассказ был практически закончен, появился Махов. Он был необычно грустен и производил впечатление глубоко уязвленного человека, изо всех сил сопротивляющегося злым наскокам судьбы.
– Где ты пропадал все это время? – спросил Виктор. – Чем занимался?
– Я же говорил, разбирался с происшедшем с нами в тот страшный вечер. Сейчас нет ничего более важного. И то, что мне уже удалось установить, не оставляет сомнений – люди, которые пытаются вызвать на Землю сатану, действительно существуют. Если им не помешать, последствия могут стать непредсказуемыми.