Боковая ветвь
Шрифт:
Нельзя сказать, что ругалась она при муже впервые. Как и нельзя сказать, что в делах своего бизнеса Алексей Фомин совершенно не употреблял эти наиболее сильные словесные аргументы. Но такой многоэтажный злобный мат в устах женщины, да еще собственной жены, Алексей перенести не мог.
— Останешься дома! — проговорил он достаточно громко, чтобы перекрыть поток нецензурной брани, и в голосе его ясно послышалась угроза.
— Как бы не так! — выплюнула ему в спину жена, когда он повернулся, чтобы уйти. Со стуком захлопнувшейся двери он явственно услышал относившееся к нему последнее ругательство.
Он не стал останавливаться и не стал вызывать лифт, а спустился пешком с третьего этажа. Когда дверь парадного за ним громко захлопнулась, Алена поняла, что он вне пределов досягаемости ее ругани. Она в бессилии хлопнулась на диван и схватилась за голову. Слез или не было, или они успели высохнуть.
— Как бы не так! — повторила она. — Как бы не так! Сколько можно терпеть эту тварь? Наконец я должна увидеть ее и сказать, что я думаю о ней, об этой ученой крысе, которая только и видит, как бы заграбастать моего мужа! Я ей все скажу, все! Прямо в ее наглую рожу! Она уже старуха! Какое право она имеет без конца лезть в мою жизнь, звонить моему мужу?!
Алена как-то забыла, что звонок она слышала всего второй раз, и не сам звонок был поводом для ее волнений, а голос Алексея и его поведение после этих звонков. И интуиция! Интуиция подсказывала ей, что вовсе не так безобидны эти звонки, и Алена хотела выбить таинственную незнакомку не только из головы, но и из сердца мужа. Впрочем, о сердце-то она как раз беспокоилась зря. У такого разумного человека, каким по праву считал себя ее муж, в сердце всегда должно быть немного свободного места. В разумных пределах, конечно. Так полагал ее муж.
Прошло пятнадцать минут. Алена решила больше не ждать. Трясущимися руками она стала натягивать на себя свое любимое платье. Платье действительно шло ей. Оно делало ее еще более аппетитной. Ткань была цвета розовых лепестков. Покрой — в талию, с пикантным вырезом как раз до того места, от которого начинается собственно грудь. И длина была в самый раз — чуть выше колен. Изогнувшись перед зеркалом, Алена критически оглядела себя и сзади и спереди.
— Ну что же, посмотрим! — Она осталась довольна собой. — Если они с Алексеем правда вместе учились, значит, ей должно быть около сорока. Алексею-то стукнуло уже сорок один. Так пусть он сравнит меня и эту старуху! — Алена проверила длинный замок-«молнию» на спине, рассекающий платье сверху чуть не до самого низа, вытащила из шкафа новые туфли.
«А если он врет? — пронеслась в голове страшная мысль. — Что, если на самом деле это звонила вовсе не институтская знакомая? Может быть, это только имя ее используют как прикрытие для какой-нибудь молоденькой потаскушки?» Не может быть! Она бы сразу заметила, если бы у него кто-нибудь был! О!.. Она постоянно была настороже: ведь сколько еще гораздо более привлекательных, чем она, куколок только и ждут своего часа, чтобы занять место постаревшей супруги состоятельного человека!
От этой мысли Алене вовсе стало нехорошо. Веснушки, чуть заметные в обычное время, ярко проступили на побледневшем лице, глаза еще больше позеленели, а на левой щеке загорелось розовое пятно. Впрочем, если разглядывать с этого боку, то оно вполне гармонировало с платьем. Алена размашисто провела кисточкой с румянами по другой щеке для симметрии.
«Да нет! — стала успокаивать себя Алена. — С молоденькой потаскушкой он бы встречался часто». Она бы заметила! Похоже, что все-таки это действительно звонила та самая его институтская б…! На конференцию она приехала, подумаешь! Великий ученый! Да она, Алена, тоже, если бы захотела, сто раз могла окончить институт! Получить этот вшивый диплом, если уж он так его ценит! Но она занималась домом, семьей, чтобы всем было хорошо и уютно. Что же, теперь ей за это такая награда?
В пылу возмущения Алена как-то забыла, что еще в младших классах, несмотря на то что училась неплохо, чувствовала к учебе непреодолимое отвращение. Глупенькой она никогда не была, но сама перспектива того, что после школы нужно поступать куда-то учиться дальше, сдавать экзамены, волноваться, чтобы потом сесть на грошовую зарплату где-нибудь в НИИ… Боже, такая перспектива никогда ее не прельщала. Другое дело искать в институте мужа. Это было бы необходимо. Но ничего этого делать ей не пришлось. Судьба распорядилась по-своему, и, надо сказать, раньше Алена ни разу не пожалела о том, что ей не пришлось учиться.
Даже в самом начале своей замужней жизни она относилась к своему образованному мужу несколько свысока. «Мой провинциал!» — не без легкой насмешки гладила она его по голове в минуты ласки. Он ведь в Питере был приезжим, иногородним. Все равно что инородцем в царской России. Тот, кто когда-нибудь жил без прописки, без сомнения, хорошо знает это унизительное во всех смыслах положение. Без прописки ни жить, ни работать в Питере Алексей бы не мог. Это была объективная реальность того времени. Сохранилась она и теперь. Но только сейчас, получив благодаря своему бизнесу независимость в средствах, а значит, и возможность купить собственное жилье, построить дачу, Алексей обрел и полную независимость от своей жены. Правда, независимость эта не особенно была ему нужна. Жили они, в целом, дружно. Хозяйство вели крепко. Алена звезд с неба не хватала, но уж что было ее, того из своих цепких лапок не выпускала. И за эти годы она уже привыкла не мыслить своей жизни без него. Да что говорить, она его любила! Она считала его своим, точно так же как по праву считала своим какой-нибудь шкаф, стоящий у них в спальне, их дачу, их квартиру, наконец, их сына. Тем обиднее ей показалась сегодняшняя ситуация.
«Я ее припугну! — осенила Алену новая мысль. Она обрадовалась, когда вспомнила, что у Алексея есть пистолет. — Так и скажу этой шлюхе: „Если увижу тебя на горизонте еще раз, так и знай, пристрелю как собаку!“»
Ей очень понравилась эта идея, и, полная решимости бороться за свое личное счастье до окончательной победы, Алена вытащила пистолет из укромного уголка и, прикрыв сверху носовым платком, положила в модную светлую сумку. Ей не приходилось раньше обращаться с оружием, и мысль о том, что надо проверить, заряжен ли пистолет, даже не пришла ей в голову. Ей было достаточно, что он просто есть. С сознанием своей правоты, с уверенностью в своих силах она захлопнула дверь и выскочила на улицу с намерением поймать частника или такси.
Алексей Фомин снова пошел в гараж и вывел теперь из него бело-перламутровый «мерс». В который раз он порадовался этому новенькому сияющему красавцу. Хотя правильнее было бы называть машину красавицей. Мерседес — женское имя. Легкость и плавность форм, благородное сияние полировки и престижный фирменный знак на капоте всегда приводили его в замечательное расположение духа. С удовольствием подчиняясь быстроте и маневренности хода, он вырулил на проспект. Свой дом он нарочно объехал стороной. Думать о ссоре с женой ему сейчас не хотелось. Как-нибудь все равно утрясется!
Пронеслась за окном полоса парка, показался вдали чей-то памятник. От метро торопливо расходились по своим делам люди. Алексей свернул на указанную Наташей довольно тихую улицу. Это был центр. Квартиры жилых домов располагались выше второго этажа, а внизу мелькали за стеклом офисы разных фирм, учреждения, банки. Вот и вывеска ресторана. Он напряженно вглядывался в вереницу стоящих у обочины машин. Вот вишневая «девятка». Московский номер отчетливо выделялся среди других знаков. Впереди было свободное место. Он тормознул и осторожно припарковался. Возле машины не было никого. Алексей вышел и заглянул через ветровое стекло внутрь. В салоне играла музыка. Впереди, на месте пассажира, откинувшись на подголовник, с закрытыми глазами полулежала Наташа Нечаева. Он уже поднял руку, чтобы стукнуть в стекло… И остановился. Как же давно они не виделись! Действительно, иди она навстречу ему по улице, он бы ее не узнал. Но не потому, что она постарела. Это была в чем-то уже совершенно другая женщина. Хотя и волосы ее так же, как и в те годы, были распущены сплошной волной, доходящей до плеч, так же перламутрово розовели губы. А на щеке возле уха по-прежнему темнела круглая родинка, о которой, оказывается, он давно уж забыл. И все-таки перед ним была другая Наташа.