Боксер 2: назад в СССР
Шрифт:
— Мы заканчиваем трансляцию полуфинала, уважаемые зрители, дальше — финал! — резюмировал Шмель.
— Шмель, а Шмель. Почему у этих — команда сборной СССР? — предъявил Марат комментатору.
Правда, вышло это у него как-то лениво, как будто он устал быть таким шилом в одном месте.
— Не знаю, наверное, потому, что сборная СССР никогда не проигрывает, — предположил Дима, почёсывая обгоревшую на солнце шею.
— А мы тогда кто? — нахмурился борец.
— Не знаю… может, сборная Гондураса.
И с этими словами Шмель слинял, оставив разъяренного Марата. Насчет никогда не проигрывать — так это и было. Я, как человек, футболом интересующийся, помнил, что последний проигрыш сборной датировался семьдесят вторым годом, когда СССР уступила с минимальным счетом команде Франции на «Парк де Пренс».
Борцы, разгоряченные, пошли умываться, а их место на поле заняли легкоатлеты.
— Лучше бы в волейбол поиграли, — подвел черту Марат.
В волейбол, кстати, играли девчонки. И Тамара, чей разговор с Ромой я по случайности услышал, должна была их тренировать. Рома же должен был следить за тем, как проходит наш футбольный турнир.
— Так, у нас замена! — Колян поднял руку. — На лавку садится Шахматист.
— Боишься, что опять своим ударом решу исход матча? — я изогнул бровь.
— Ты че, ничего я не боюсь, просто остальным пацанам надо тоже поиграть.
Предлагать Коляну вместо этого уступить этим самым остальным свое место я не стал. Пусть гоняют, все-таки футболисты из ребят были так себе, и мне было с ними скучновато. Я не стал спорить. Мяч после того удара Марата, что называется, после свистка укатился далеко за пределы поля. Поскольку по жребию мне предстояло бегать за мячами, я лениво поплелся за ним. Тем более, у кого-то из легкоатлетов имелся свой мяч, и ждать никто ничего не стал, игру уже начали без меня и без «общего» мяча.
По пути я увидел, что Рома таки побывал в медчасти — именно оттуда он сейчас и выходил. Не знаю, возможно, Алла выписала ему чудотворную пилюлю, но тренер отнюдь не был похож на человека, которого мучает зубная боль. А вот на кого он был похож, так это на довольного кота, обожравшегося сметаны. Меня он заметил как раз в тот момент, когда я поднял мяч, закатившийся в кусты.
— Чего, Шахматист, за мячом выпало бегать?
Я угукнул.
— Как игра?
Кажется, проигрыш его сейчас не расстроит. Возможно, Роману было бы всё равно, даже если б проиграла действительно сборная.
— Три — ноль, обыграли борцов.
— Красавцы! Ничего, мои пацаны в финале себя покажут, — тренер похлопал меня по плечу.
— А вы смотреть не будете? — уточнил я.
— Дела… не могу, — Рома пожал плечами и чуть пригасил улыбку, из приличия.
Он собрался идти дальше, когда из медчасти выбежала Алла.
— Ромашка… — она осеклась, увидев меня, и тотчас поправилась: — Роман Альбертович!
— Аюшки, Алла Борисовна?
— Да хотела спросить, лучше ли вам, и попросить вас прийти примерно через час… на повторный осмотр.
Она изо всех сил держала серьёзное выражение лица — и справлялась с этим явно лучше бесстыдно лыбившегося Романа.
— Понял, обязательно, — согласился Рома.
Досматривать матч я не стал, сходил к умывальнику, там окатил себя холодной водой и, сходив в палату за книжкой, пошел посидеть в теньке под деревом. Правда, посидеть мне долго не дали — минут через пятнадцать послышались шаги и хриплое дыхание.
— Миха!
Я нехотя закрыл книжку, поднял глаза. Передо мной вырос Сеня. Весь в пыли, расстроенный. На его левой коленке сразу была заметна кровь — чуть ли не пятнадцатисантиметровая ссадина.
— Это ты как так коленку расхреначил? — поморщился я.
— Миш, беда! Фиг с ней, с коленкой, Роман Альбертович с моей мамой все-таки гулять пошел!
Я кашлянул в кулак, книжку все же отложил. Попросил Сеню в двух словах рассказать, как так вышло, что он вместо игры на воротах (тем более, такой успешной) вдруг стал следить за делами взрослых. Выяснилось, что в финале Сеня неудачно упал, поэтому на воротах его сменили, а сам толстяк пошел к матушке, чтобы переодеться. Ну и там застал не только тетю Веру, но и Рому.
— Говорит, пошли по грибы! — Сеня развел руками.
Он всё ещё часто дышал, и вряд ли это от бега. И даже не от того, что так сильно болит колено, хотя ногу он держал наполовину на весу, уперев носком в траву. Болела у Сени душа.
— Ага, а мать твоя что?
— Говорит — пошли, согласилась. Только пошли они в итоге не в сторону леса, а к моему месту… — раздосадовано сообщил Сеня. — Ну, к тому самому, куда я Вику позвал.
— Ну и пошли, а тебе че? Может, и правда за грибами.
В конце концов, если у них дружба с обоюдного согласия, то чего нам влезать? Но Сеня только раскраснелся ещё сильнее.
— Нет! Нет, Миха! Этот Рома, блин, моей маме мозги запудрит, как врачихе и Тамаре Ипполитовне.
Ишь ты! А Авсентий-то не только вратарем дельным оказался, он ещё и наблюдательный. Эти выводы он сделал сам — я ему ни об Аллочке, ни о Томе ничего не говорил.
— Так, а от меня-то что требуется? Я же не скажу твоей маме: стоять, бояться, с Романом, кхм, Альбертовичем в лес не ходить?.
Сеня задумался, вздохнул и опустился под дерево рядом со мной. Стоять с разбитой коленкой ему было явно тяжко. А приземлившись, он зло стукнул кулаком о ладонь, видимо, представляя вместо ладони хулигански ухмыляющуюся рожу Ромы. Потом вытащил из кармана подорожник, послюнявил и прикрыл им рану на колене.
— С-с-с… — зашипел он от боли.
— Да не нагоняй жути раньше времени, Сень. Может, правда грибы пошли собирать, и на ужин нас ждет что-то грибное? — я попытался успокоить пацана, хотя сам, конечно, в свои слова не верил. — И вообще, давай-ка, мой дорогой друг, ты к Алле Борисовне покажешься в медпункт. Ты же не хочешь себе в рану заразу загнать?