Боксер Билли
Шрифт:
Как выглядел бы он в ее обществе? Ведь ей на каждом шагу пришлось бы краснеть за него, а он при своем самолюбии немог бы перенести этого.
Нет! Даже лучше, что дело так повернулось! Он искупил теперь зло, которое он причинил ей и Мэллори.
Они сочтут его мертвым, они сохранят о нем наилучшее воспоминание. Останься он жив, было бы гораздо хуже: он вечно связывал бы их благодарностью и мешал им быть счастливыми. Эта мысль заставила сжаться сердце Билли. – Лучше бы мне сдохнуть! – прошептал он.
Но он не «сдох». Наоборот, к вечеру он окреп, и муки голода и жажды заставили его обдумать, каким
Он подождал до наступления темноты, а затем с невероятным трудом выкарабкался из западни. Туземцев не было слышно с прошлой ночи: они верно считали, что он умер от раны, и теперь, когда он выбрался на открытый воздух, до него доносился отдаленный шум деревни.
Байрн потащился к источнику, где умер бедный Терье. Это заняло не мало времени, но наконец он достиг его. Холодная вода его освежила и подкрепила.
Теперь ему нужно было искать еду. Несколько диких плодов утолили его голод. Отдохнув, Билли двинулся в обратный путь к островку.
Путь, который он прошел за пятнадцать часов, когда спешил на освобождение Антона Хардинга и Мэллори, занял теперь почти полных три дня. Иногда он сам себе удивлялся, зачем ему возвращаться? Разве он не желал умереть и сделать Барбару свободной?
Да, но жизнь была все–таки хороша и горячая кровь все еще текла в его жилах.
– Я могу ведь идти своей дорогой, – думал он, – и не мешать ей. Но будь я проклят, если мне хочется подохнуть в этой поганой дыре! Нет, я желал бы еще пошляться по Большой авеню, послушать грохот Лэк–стрит и поглазеть на толпу!
Билли Байрна охватила острая тоска по родине. Все, казалось, обрушилось в его жизни, и его великая любовь была в то же время его величайшим мучением.
Он не надеялся ни на что. Однако ее руки обвивались ведь вокруг его шеи и ее прелестные губы на короткий миг прильнули к нему! А затем ее слова… о, эти слова! Они все время звучат в ушах Байрна: «Я люблю тебя, Билли, таким, какой ты есть!»
Эти слова, которые он много раз шепотом повторял про себя, пробудили в нем внезапное решение.
– Она, конечно, не должна принадлежать мне, – сказал он. – Она не для таких, как я. Но, если я не могу жить с ней, я могу жить для нее, жить так, как она хотела бы, чтобы я жил. Если она услышит когда–либо еще о Билли Байрне, ей не придется стыдиться, что она когда–то обнимала меня и говорила, что меня любит.
Наконец Билли дошел до маленького островка и остановился у берега. Было уже около полуночи, и он долго колебался, переправляться ли ему через реку в такой поздний час. Он боялся поднять переполох в лагере. После долгих колебаний, он наконец решил осторожно перейти реку и ждать утра, улегшись рядом с ее хижиной.
Переправа оказалась трудной, – уж очень он ослаб. Добравшись до противоположного берега, он так и упал на откос, чтобы немного отдышаться. Затем он ползком взобрался наверх и, встав на ноги, осторожно двинулся к хижинам.
Все было тихо. Он предположил, что вся компания спала, улегся рядом с грубым шалашом, который он выстроил для Барбары Хардинг, и заснул, как убитый.
Когда он проснулся, был ясный, светлый день; солнце стояло уже высоко; однако в хижинах никто не шевелился.
Тут только в сердце Билли закралось злое предчувствие. Неужели это возможно? Он кинулся в свою хижину – она была пуста. Он побежал в хижину Барбары – в ней тоже никого не было. Ушли!
Во все времена своего мучительного путешествия от опушки джунглей к острову, он ежеминутно ожидал встречи с отрядом, идущим ему на выручку. Нельзя сказать, чтобы он был разочарован тем, что отряд все не шел; но день проходил за днем, помощь все не являлась, и он почувствовал наконец некоторую горечь. Теперь же это был окончательный удар.
Его бросили, оставили его раненым на диком острове, не позаботившись даже удостовериться, действительно ли он умер. Это было просто невероятно!
«Так ли это? Может быть я несправедлив», – подумал Билли. – «Разве я не сказал им, что умираю? Я сам виноват в этом, и не было причины, чтобы и они не поверили этому. Мне кажется, мне не следует их осуждать, хотя я не мог бы бросить их таким образом и не вернуться за ними. В их распоряжении был военный корабль, полный матросов, – им нечего было бояться!»
Но здесь ему пришло в голову, что маленький отряд пошел вероятно к берегу, чтобы захватить подмогу, и что теперь уже наверное ищут его. Он поспешил перейти через реку и снова пуститься в путь.
Он достиг морского берега в ту же ночь. С раннегс утра принялся он за поиски кораблей. Он был уверен, что, обойдя вокруг острова, он их найдет.
Вскоре после полудня он достиг высокого мыса, далеко вдававшегося в море. С его вершины открывался широкий вид на Тихий океан.
Сердце его усиленно забилось и в висках застучало: невдалеке от него виднелись большой военный корабль и изящная белая яхта. Они медленно уходили в море.
Он пришел как раз вовремя! Полный радостного возбуждения, Билли взбежал на вершину мыса, снял с себя рубашку и, громко крича, начал размахивать ею над головой.
Но суда продолжали свой путь, не давая ответного сигнала.
С полчаса бесплодно промучился Байрн, выбиваясь из сил, чтобы привлечь чье–либо внимание на борту одного из судов. Корабли медленно уходили все дальше и наконец скрылись за краем горизонта.
Слабый, раненый, полный отчаяния, Билли упал на землю и закрыл лицо руками. В таком положении застала его луна, когда она взошла на небо, и в такой же позе лежал он еще, когда она зашла на западе.
Три месяца вел уже Билли Байрн одинокую и однообразную жизнь в самых диких местностях острова. Охота при помощи силков и рыбная ловля кормили его. Воды было достаточно. Билли снова окреп и совершенно оправился от своих ран.
Туземцы его не трогали. Ему посчастливилось попасть в ту часть острова, которая была для них «табу» [5] и к которой никто из них, ни при каких обстоятельствах, не осмелился бы приблизиться.
Однажды утром, – это было в начале четвертого месяца его одиночества, – Билли заметил на море легкий дымок. Он медленно увеличивался, а затем из–за горизонта появился и корпус парохода. Судно все ближе и ближе подходило к острову!
5
Слово, означающее запрещение на островах Тихого океана.