Боксер
Шрифт:
— Нужно еще много чего. А на что ты живешь?
— Ты же сам видел, как я получаю деньги.
— Я там их тоже получаю, но ведь не на это же я живу.
— А я как раз на это.
— Плохо, Арон, — вздохнул Кеник, — очень даже плохо. Довольно нас считать последним сбродом.
— Выражайся яснее.
— Не находишь ли ты, что мы заслужили лучшую жизнь? Что мы уже свое отсидели? Что мы имеем право на работу с таким жалованьем, которого хватило бы на достойный образ жизни? Пусть другие сегодня тоже живут паршиво, разве для нас это довод? Не настало
Кеник явно настроился пофилософствовать, Арона же интересовали практические предложения и конкретные возможности, после этого будет гораздо проще рассуждать о претензиях, правах и человеческом достоинстве. Поэтому он спросил:
— А где взять такую работу?
— Для этого мы здесь и сидим.
Кеник еще раз заказал водку и рассказал Арону, какие тут есть возможности.
— Мы торговцы, — сказал он, — и наш принцип: купить подешевле, продать подороже.
— Замечательный принцип, спрашивается только: что купить и что продать?
— Да все, что может понадобиться. Гвозди, кофе, лекарства, дрова, ткани, обувь, все.
— А где вы это берете?
— Где надо, там и берем, это уж не твоя забота.
— Тогда что при этом должен делать я?
— Помогать нам продавать.
— Кому продавать?
— Всякому, кто захочет купить.
— То есть выйти на улицу и предлагать свой товар?
— Ну, если ты ничего лучше не придумаешь, можно и так, — ответил Кеник. — Скажу тебе только, ты будешь диву даваться, как легко сегодня все продается. Люди просто рвут товар из рук.
Арон повертел свою рюмку. Он был разочарован, он знал, что такая работа не для него. А жаль, торговлей люди наверняка много зарабатывают, но все-таки для такого рода занятий либо надо родиться, либо привыкнуть к ним с юных лет, нет, это не для него. Проводить дни на черном рынке или в задних комнатах трактиров, по вечерам разговаривать с Паулой, ночью лежать с ней — нет, он не чувствовал в себе способность к такой вот двойной жизни. Где ты находишься, там он и есть, черный рынок.
Кеник сказал:
— Ты вовсе не обязан сразу давать мне ответ. Вот завтра я представлю тебя Тенненбауму, сейчас его здесь нет.
— А кто это, Тенненбаум?
— Для нас очень важный человек, только не задавай так много вопросов.
Потом они поговорили о былых временах, а на другой день после обеда Арон явился на обещанную аудиенцию у Тенненбаума. Хотя, на его взгляд, мог с тем же успехом остаться дома. Потому что практически не было никакой надежды, что Тенненбаум предложит ему что-нибудь другое. Хотя а вдруг? Он явился, твердо решив не принимать предложения, подобные тому, что сделал Кеник. Тот уже поджидал его перед входом в погребок. Увидев Арона, он сказал:
— Пошли скорей, он не любит, когда опаздывают.
Мне удалось выманить Арона из его квартиры. Благо погода была хорошая. Я не сказал, куда мы пойдем, а просто предложил немного прогуляться. К моему удивлению, он встал и надел башмаки. Если
— А ты знаешь, о чем я все время думаю?
В ответ не раздается: «Ну?» Я продолжаю:
— О том, что, расскажи мне про этот погребок не ты, а кто-нибудь другой, я счел бы его антисемитом.
— Это почему же?
— Я не верю, что все спекулянты в то время были евреями.
— А я разве это говорил?
— Так уж буквально нет, но в том погребке сидели одни только…
Арон перебивает меня:
— Неужели так трудно понять, что я туда пошел лишь потому, что меня пригласил Кеник, а сам Кеник туда пошел лишь потому, что там были одни евреи. В Берлине наверняка были тысячи других погребков, без евреев. Но ведь туда-то Кеник не пошел. А раз не пошел он, не пошел и я.
— Ясно.
— И еще одно: я не рассказываю тебе послевоенную историю, я рассказываю, что произошло лично со мной. А это не одно и то же. Я понимаю, конечно, что у тебя сложилась определенная картина и ты отыскиваешь совпадения. Но вот это, мой дорогой, твоя проблема, а вовсе не моя.
Он скатывает валиком плащ, кладет его себе под голову, вытягивает ноги и ровно через пять минут уже спит. Мне еще ни разу не приходилось видеть Арона спящим, я разглядываю его, а сам жду мух, которых я мог бы от него отгонять.
Арон предполагал, что встретится с Тенненбаумом в погребке, но Кеник повел его в квартиру Тенненбаума, которая находилась через несколько улиц. По дороге он рассказал о своем начальнике: редкостный умница, образованный, перед войной был адвокатом или кем-то в этом роде — юрист, прекрасные связи с союзниками, немногословен, строгий, но справедливый.
— С первого раза он может показаться тебе человеком холодным, но зато он личность.
— А ты с ним уже говорил про меня?
— Прямо вчера вечером.
— Ну и?
— Я просто сказал, что мы сегодня к нему придем, и все. Чтоб он сразу знал, кто ты.
Дверь открыла пожилая женщина, и Кеник сказал:
— Мы договорились с господином Тенненбаумом.
Женщина проводила их в богатую комнату, где были книжные полки до самого потолка, восточный ковер, жалюзи. Кеник плюхнулся в кожаное кресло и сделал приглашающий жест, словно все это принадлежало ему. Арон старался держаться спокойно, он чувствовал, что и слова Кеника, и роскошная обстановка на него произвели впечатление, что он и сам уже начинает считать Тенненбаума важной персоной, хотя до последней минуты ничто этого не подтверждало, как, впрочем, ничто и не опровергало.