Боль, с которой я живу
Шрифт:
Да, теперь я уже больше не была такой беспечной, как ещё этим утром...
Мы ковыляли вдоль дороги, спотыкались. Наташка один раз даже завалилась в кювет и не вставала. Лежала, пока я её оттуда не вытянула волоком.
Когда стало темнеть, мы всё же поймали машину, в которой ехала семья с ребенком. С ними и добрались до города. А домой мы приползли уже совсем ночью.
Наташка по-прежнему молчала. Сначала я не обращала на это внимания. Я и сама не могла ни о чём разговаривать. Какие разговоры, когда тут каждый вздох давался через силу, через боль. Собственное тело казалось изломанным и… омерзительным.
Молчком мы легли с Наташкой спать, но я так и не смогла уснуть до рассвета. И это была страшная ночь. В голове постоянно крутились случайно увиденные кадры, заслоняя почему-то то, что пережила я сама.
А потом меня пронзило: а ведь всё это случилось из-за меня. Я Наташку потащила за собой. Я ей расписала, какое серьезное это агентство. Как будет здорово получить так много денег.
Дура, тысячу раз безмозглая дура. Кто меня тянул за язык? Где был мой мозг? Сломала себе жизнь и её утянула за собой на дно.
И это чувство вины терзало нестерпимо, больше, чем собственная боль. Оно буквально придавило меня как неподъемная каменная плита. Ни вдохнуть, ни пошевельнуться.
Наутро я пыталась с Наташкой заговорить, но она или по-прежнему молчала, или отвечала односложно и нехотя.
— Как ты?
Она как будто и не услышала мой вопрос.
— Так плохо? Наташ, что я могу для тебя сделать? Может, к врачу сходим? К врачу все равно надо будет… анализы сдать…
И снова глухая стена.
— А в милицию?
Только тут Наташка встрепенулась.
— Нет! Ты слышала, что они сказали? Этот ролик увидят все. Все, понимаешь? Мама, папа, Ванька, да вообще весь Зареченск! Ты этого хочешь?
— Нет, но я не хочу, чтобы им всё сошло с рук.
— Да что ты им можешь сделать? Они правы! Мы сами пришли, сами согласились. Мы никак не докажем, что нас чем-то накачали. В случае чего они кому надо заплатят. А позора, если вдруг то видео всплывет, я не перенесу! Я сразу же умру, слышишь?
И в этом я её полностью понимала. Да, хотелось наказания для этих уродов. Ведь наверняка не мы первые, не мы последние. Но от мысли, что про то видео хоть кто-нибудь узнает, накатывала тошнота и подкашивались ноги. Мама, да и отец, не переживут такого удара, это я знаю точно. Да и я позора не вынесу…
Позже я, как могла, утешала себя наивными обещаниями: пускай мы не сможем их сейчас наказать, но когда-нибудь потом я им отомщу. Хотя понимала, конечно, что это самообман, кто я и кто они. И даже спустя годы, я вряд ли до них доберусь. А если и доберусь, что я могу им сделать? Снова обругать и опрокинуть стол? Убить их не смогу, посадить — тоже, а что ещё? Однако лишь мысли о мести не давали совсем расклеиться.
9
На следующий день я поехала к врачу в студенческую поликлинику. И Наташку уговаривала, но она — ни в какую. А когда вернулась — её уже не было. Она собрала все свои вещи, до единой, и уехала. Я растерянно смотрела на её пустые полки в шифоньере и недоумевала, почему
Я, конечно, и сама себя винила в том, что произошло, и от Наташки ожидала каких угодно обвинений, но к вот таком молчаливому отторжению оказалась не готова. Проревела весь вечер, так обидно вдруг стало. Да, я дура и всё это из-за меня, но мне ведь тоже плохо. Очень плохо. Может, даже хуже, чем ей. Во всяком случае, её первый раз был с любимым, с её Ваней.
А через несколько дней — пришлось немного подождать, когда анализы будут готовы — тоже уехала к родителям. Хотя в моем случае родительский дом никогда не был пристанищем, где можно зализать раны. Я там даже быть самой собой не могла. Но куда ещё податься?
Я не знаю, как в таких ситуациях справляются другие. Я лично утешалась тем, что могло быть и хуже. Эти уроды хотя бы не наградили нас инфекциями, не избили зверски, не подвергли извращениям. Хотя и то, что было, как забыть?
И не спросишь же ни у кого совета, а тем более у мамы. Она у меня натура возвышенная, и розовые очки не просто носит, не снимая, они вообще приросли к ней намертво. А если вдруг что — сразу хватается за сердце: «Нет, этого не может быть. У меня сейчас инфаркт будет!».
А из близких подруг у меня была только Наташка, которая теперь не желала со мной знаться.
В Зареченске я приходила к ней, дня через два как приехала. Её мать впустила меня в дом, прошла в Наташкину комнату, и я отчетливо слышала их коротенький разговор:
— Наташ, к тебе Марина пришла.
— Скажи, что я сплю.
— Вы поссорились? Что у вас произошло?
— Ничего. Просто скажи, что я сплю и всё.
Я тихонько ушла. Не хотела, чтобы ее мать мне врала, а я подыгрывала ее неловкой лжи. И больше к Наташке не ходила, ну до того, как она попала в больницу с попыткой суицида. Да и там навестила её только раз.
Позже, когда она уже выписалась, мы все-таки встретились, но совершенно случайно. На почте. Сначала она сделала вид, что не заметила меня. Хотя заметила, конечно.
Тётки в очереди при её появлении стали шушукаться:
— Да точно она там залетела. Вот и наглоталась таблеток. А потом скажет Ваньке Стоянову, что от него.
Наташка их шепотки тоже услышала, и сразу так сникла, что я не сдержалась. Наговорила тёткам гадости — будь здоров. Особенно одной, у которой дочь Вера училась с нами на параллели и на выпускной пришла с заметным животом. Они, конечно, раскудахтались, но я получила бандерольку и быстрее выскочила на улицу. Наташка вышла следом.
— Марин! — окликнула меня. — Спасибо. И прости, что я…
Она запнулась, посмотрела на меня затравленно.
— Ты просто как живое напоминание для меня о том ужасе. Извини, но я не могу это преодолеть. Как только посмотрю на тебя, так и…
Кажется, это последние слова, что она мне сказала. И уже в конце августа, перед самым отъездом на учёбу, мама мне сообщила, что Наташка с Ваней женятся. Меня на свадьбу не позвали, но на другой день в Зареченске все только и говорили, что Наташка устроила жуткую истерику, и сочувствовали жениху.