Болезнь
Шрифт:
— Та-ак!..
Поручик прошелся по комнате, схватил с измятой постели рубашку, накинул ее на себя. Порылся под подушкой, достал наган, выложил его на стол. Повернулся к Селифану.
— Так... — повторил он. — Ну, что же ты смекаешь по этому делу?..
— Да я, вашблагородье... — засмеялся Селифан. — Моя какая же к этому смекалка?.. Не иначе, красные где-нибудь объявились...
— Что-о?!..
Канабеевский широко раскрыл глаза, уставился на Селифана:
— Что ты болтаешь? Откуда ты эта выдумал?..
Селифан
— Я это, вашблагородье, догадку свою такую имею, а чтоб основательно, так ничего покуль не известно...
— Нет, ты скажи, как тебе это могло в голову придти? — насел на него поручик. — Раньше у тебя таких догадок не было, как же ты додумался до этого теперь?..
— От усердия это, вашблагородье! — оправдывался Селифан. — Как вы приказали, чтоб я свою смекалку высказал, ну вот...
Глядя на него в упор, тяжело и неотрывно, Канабеевский жестоко сказал:
— В красных я не верю. Неоткуда им здесь быть. Но имей в виду, что если они откуда-нибудь появятся — черти их принесут, что-ли! — тебе первому будет от них трепка!.. Запомни!.. И чтобы я сегодня же знал, о чем там были таинственные беседы у твоего чалдонья!..
Встревоженный, угрюмый ушел Потапов от поручика. Встревоженным остался Канабеевский.
Впервые за все время в этот день поручик почувствовал тревогу одиночества, был опален неуловимыми пугающими предчувствиями, почувствовал скрытую, таящуюся враждебность окружающего.
И в этот же день он приказал Селифану, которому так и не удалось узнать, о чем толковали мужики, нарядить постоянное дежурство при своей квартире.
— Пусть один из твоих людей всегда находится здесь, на хозяйской половине. Чтоб всегда мог я распорядиться в случае чего.
Селифан выполнил приказ. И когда выполнял его, долго смачно и многоэтажно матерился...
29.
— Вот что, Алешка, — сказал Макар Иннокентьевич дня через три селифановскому стражу, уныло растянувшемуся на лавке в кухне. — Ты сиди здесь, не отлучайся...
— Ладно! — равнодушно ответил Алешка.
Макар Иннокентьевич прошел на чистую половину.
Макар Иннокентьевич еще раньше выглядел, что поручик ушел на деревню. Он смело прошел к постели поручика, порылся в углу, нащупывая винтовку, подсумок. Ощупал постель, поискал и не нашел нагана. Потом осторожно переглядел, перещупал все вещи Канабеевского и вернулся к себе.
— Пошто так скоро? — лениво спросил Алешка.
Макар Иннокентьевич не ответил.
После обеда к Макару Иннокентьевичу пришли мужики. Они долго молчали. Они задымили всю горницу. Потом Макар Иннокентьевич взглянул на Алешку и хмуро усмехнулся:
— Ты, антилерист, ступай-ка, погуляй покамест. Без тебя обойдемся!
— Не доверяете? — оскалился Алешка.
— Там понимай, как знаешь, а, между прочим, языком не трепли. Ступай!..
Алешка ушел. Мужики опять молча покурили. Потом Макар Иннокентьевич, словно продолжая известный всем разговор, сказал:
— Трехлинейка у его наготове. Патронов дивно, не менее ста. Револьверт с собой таскает.
— Утром всего ловчей!.. — заметил один из мужиков. — Утром он еще со сна не оклемается — тут его и взясть.
— Как бы пулей кого не попортил?
— А мы с хитростью! Рази мы так напрямки и попрем супротив его?!
— Чего и говорить!.. Брать надо с опаской, полегше!
Замолчали. Трубки захрипели; задымились сильнее.
— Селифашку с его оравой в ту же пору скрутить следовает!..
— Селифашка — што!.. Селифашку скрутить пустяк!
— Конешно!..
Еще покурили. Еще помолчали. Ушли.
А утром сквозь сладкий, последний сон услыхал Канабеевский движение над своей головой, раскрыл глаза, дернулся, хотел вскочить, но почувствовал крепкие руки, охватившие его за локти, за спину. Увидел мужиков и среди них Макара Иннокентьевича.
— Вы что? вы что? — крикнул он и рванулся. Но руки держали крепко. И кто-то успокаивающе сказал:
— Не крутись, паря, кабы кости тебе не помять!..
— Вязать мы тебя пришли — вот што! — прибавил другой.
Канабеевский тяжело дышал. Он задыхался. Переводя с трудом дух, он оглядел всех и сквозь зубы, сдерживая ярость, сказал:
— Гады!.. Сволочи! Попомню я это вам!..
— Не ругайся! — благодушно успокаивали его. — Ругаться будешь, не посмотрим, что ты благородье!..
— Дайте одеться! — угрюмо попросил поручик. — Голого разве вяжут?..
— Ну, ладно! Одевайся! отпустите, ребята.
Канабеевского освободили, он быстро сунул руку под подушку. Нагана гам не было.
Макар Иннокентьевич коротко засмеялся:
— За дурачков нас считаешь? Рази мы револьверт в этаком месте оставим?.. Он у нас прибран.
Поручик зло сверкнул на него глазами и стал быстро одеваться.
Мужики закурили. Канабеевский торопливо натягивал на себя одежду. Застегнув на себе последнюю пуговку, он вызывающе спросил:
— Что вам от меня нужно?
Мужики молча переглянулись и не ответили.
Канабеевский сжал кулаки и повторил:
— Что вам нужно?..
— А вот мы тебя отправлять будем! — наконец, ответил Макар Иннокентьевич.
— Куда?!
— По начальству... Начальство настоящее, вишь, идет. Красны...
30.
Канабеевского, Вячеслава Петровича, закрутив ему руки за спину, увели в белую баню, которую еще накануне хорошенько истопили. Ему дали с собою подушку, шубу, развязали руки и оставили в одиночестве.