Больно только когда смеюсь
Шрифт:
— Как — в кустах?
— В кустах поставят «кирпич», чтоб, значит, не видно. И мент сидит в засаде. А ты по привычке туда зарулил. Ну, забрал он права, и всё. Иди к адвокату. Я иду к адвокату, а это 40 тыщ, ионе сговоре с этим адвокатом. Как вы сказали слово-то… которое?..
— Коррупция.
— О, коррупция! Или, опять же, вот, моя сестра сдаёт комнату в квартире. А мент приходит, как по часам. Дай ему…
— Что
— Ну, как же? Те, которые комнату снимают, менту отстегивают.
— За что?
— Он их крышует…
— Зачем?
— Крышует, говорю.
— Понятно…
— А теперь — что? Ежли они бузят, пьянка там, или громко музыку включили, ему ж теперь не пожалуешься, он же их крышует… Как вы сказали, слово называется?
— Коррупция.
— ТАК ЧТО У ВАС СВОИ ОСВЕДОМИТЕЛИ, СВОИ ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ?
— Я просто знаю, за какой конец нити потянуть, чей роток развязать.
Ведь кто-то может три часа безостановочно рассказывать всю свою жизнь, и я не возьму ни слова: обыденная вязкая тусклая речь… А другой произнесет две-три фразы… — и это блеск, веер павлиньего хвоста. Пир души!
Картинка по теме — байка Натальи Рапопорт.
«Все-таки, что замечательно в Москве — передвигаться иностранцу очень просто. Особенно, когда иностранец по-русски мало-мало разбирает. Выходишь на дорогу, поднимаешь руку, останавливается машина, — езжай, куда надо.
Как-то опаздывала я на встречу, поймала машину и еду, довольная — авось успею!
Водитель, мрачный такой молодой человек вдруг говорит мне:
— Вы не думайте, что едете в обыкновенной машине…
Я удивилась:
— А что такого необыкновенного в твоей машине?
— А я вожу председателя избиркома Жириновского.
— Да ну! Ишь ты… А Самого-то видел?
— Ви-и-дел, — говорит. — Он в прошлом годе в ресторане день рождения отмечал, я помогал подарки в машину складывать. Огромные такие часы с боем — тяжелые! — занес с трудом. Оборачиваюсь — сам стоит. Подает мне бумажку в сотню долларов.
— Что-то, — говорит, — рожа твоя мне знакомая.
— А я, — говорю, — вожу председателя твоего избиркома.
— А
— Да на хрена, — говорю, — ты мне сдался!..
Тогда он достает еще одну сотенную!
— А сейчас, — спрашивает, — голосовать будешь?
— Сейчас подумаю…
Парень сделал коротенькую, но весомую паузу, и кивнул: — Откройте бардачок!
Открываю бардачок, там лежат две сотенные долларовые банкноты.
— Вот, — проговорил удовлетворенно, — не меняю. Берегу… Надо беречь, понимаешь: все ж реликвия — сам Жириновский подарил!
— А голосовать-то за него… Голосовал?
Он усмехнулся и протянул: — Да на хрена он мне сда-а-лся…»
— ТО ЕСТЬ, ВЫ НАСТАИВАЕТЕ НА ПРИНЦИПЕ «ИЗ ПЕСНИ СЛОВ НЕ ВЫКИНЕШЬ»?
— Понимаете, выкинуть, конечно, можно все, что угодно. Особенно, когда человек — а я таких встречала, — ни при каких обстоятельствах, даже в нужном контексте не выносит звучания «крамольного» слова.
То есть, такой человек теоретически знает о существовании подобных слов, но как шаман, трепещущий при имени злого духа, принимается немедленно бить в бубен, этого самого духа изгоняя. Тоже проявление суеверия.
Но зачем портить песню? Бывают истории, которые рассказывать, ставя многоточие вместо крепкого и точного слова — просто пошлость и трусость. И глупость.
Картинка по теме:
Художник Дмитрий Леон был человеком примечательным — осанистый, высокий, бородатый — ну просто библейский пророк!
И вот как-то не повезло: ногу сломал. Закатали ногу в гипс, и сидел Дима дома, тосковал… А на дворе — лето, все приличные москвичи на юга потянулись…
Ввалились к нему двое приятелей-художников, стали уговаривать поехать в Крым.
— Дим, — уговаривали, — все ж гениально просто: мы тебя до поезда дотащим, а там возляжем на морском песочке, — в картишки играть, пейзажи разглядывать, на девочек любоваться…
Уговорили! И до поезда, как обещали, друга дотащили.
Приезжают в Коктебель… А там уже отдыхающих видимо-невидимо, все занято — санатории, гостиницы, квартиры, комнаты, сараи, курятники… Под страшным солнцем двое страдальцев, сцепив руки «стульчиком», до вечера таскали тяжеленного Леона с его гипсовой пушкой… Думали, помрут, рухнут на землю и разом кончатся…