Болотная трава
Шрифт:
— Ну и что за эти поборы вы получаете?
— Какие поборы? — вдруг насторожилась Мальвина Серафимовна, неожиданно сообразив, с кем она позволила себе разоткровенничаться. — Это складчина, вот и всё.
— И что вам это даёт? — повторил свой вопрос Игорь, и в тоне его чувствовалась искренняя и совсем не служебная заинтересованность.
— Ну как что? Зато хоть строимся, всякий там материал завозят. И шабашники, я так скажу, в основном честные попадаются. Это мне вот так повезло: на жулика налетела. Ну а что делать? Как искать? — Она
— М-да, — неопределённо произнёс Игорь, про себя вполне соглашаясь со своей собеседницей, но не считая возможным произнести это вслух.
— Да вот Иван Иванович как раз в тот день и видел его там, Семёна Прокофьевича, — неожиданно вспомнила Мальвина Серафимовна. — Ну да. Он рассказывал.
— А попросить его сюда можно? — насторожился Игорь.
— Вам всё можно.
Мальвина Серафимовна, усмехнувшись, легко поднялась со стула и скользнула в цех, откуда давно уже вновь доносились возбуждённый шелест голосов и тонкое повизгивание каких-то механизмов.
Через минуту в кабинетик неловко протиснулся высокий бледный человек, седоватый, в очках и синем рабочем халате. За ним в дверях появилась маленькая Мальвина Серафимовна и сказала Игорю:
— Я уж вас оставлю, тут и двоим повернуться негде.
— Хорошо, хорошо, — откликнулся Игорь и обратился к Клинкину: — Присаживайтесь, Иван Иванович. Так вы, значит, последний, кто видел Семёна Прокофьевича на болоте? — Игорь невольно употребил это выражение. — Второго сентября это было, в понедельник. Так?
Худой и длинный Клинкин резко опустился на стул, словно сломавшись где-то в поясе, и, закинув ногу на ногу, переплёл их в какой-то немыслимый узел.
— Видел, — хмуро и коротко произнёс он и добавил: — А уж последний я был или нет, того не знаю.
— Понедельник-то рабочий день, как же вы вырвались?
— Отгул имел.
— А Семён Прокофьевич?
— Под вечер приехал.
— На машине?
— Нет у него теперь машины. Супруга, говорят, отобрала.
— В тот день говорили вы с ним?
— Чего мне с ним говорить, — неприязненно ответил Клинкин.
— Зачем же он так поздно приехал, как думаете?
— Известно зачем.
— Это зачем же?
— А вы у других спросите.
Клинкин еле цедил слова, глядя куда-то в сторону, и, как видно, боялся сказать лишнее. Он был насторожен, обеспокоен и мечтал, судя по всему, только об одном: поскорее закончить этот неприятный разговор. Игоря не обманывала его чуть сонная медлительность, она не скрывала напряжения. Бледное морщинистое лицо его ничего не выражало.
— Почему же у других надо спрашивать, почему не у вас? — удивился Игорь так искренне, что Клинкин невольно бросил на него пытливый и недоверчивый взгляд.
— Почему, почему, — ворчливо ответил он. — Потому моё дело сторона и начальства, я считаю,
Произнеся такую длинную тираду, Клинкин поджал сухие губы, упрямо продолжая пристально и хмуро смотреть куда-то в сторону.
— У нас вроде уже начали, когда надо, начальство в глаза критиковать, — иронически заметил Игорь, как бы упрекая собеседника своего в отсталости.
— Начали, — со скрытой насмешкой ответил Клинкин. — Сначала сорок лет отучали, а теперь начали.
— Да ведь уж нет Семёна Прокофьевича, — сказал Откаленко сердито. — Некого вам теперь бояться, если на то пошло.
— Слышал, что нет. Так другие есть. Лезть в их дела не привык. Ну их. Моя задача, если на то пошло, денег набрать и дом построить.
— И дорого он вам выйдет?
— А вы думали! Один фундамент в тысячу встанет. У нас же торфу под ногами на метр сорок. Да сам дом, если купить да привезти, тысячи на две с половиной потянет. Да шабашники, чтоб его поставить, не меньше как тысячу возьмут, и ещё гляди, чтоб на совесть сработали. На них закона нет. Ну а там ещё электричество подвести, водопровод, дороги, осушка болота. И-и, не сочтешь…
Клинкин разволновался, забыв о своей опасливой сдержанности. Нешуточные заботы, одолевавшие его, прорвались сквозь тонкую плёнку недоверия и боязливости. Перед Игорем сидел пожилой, усталый и издёрганный человек, из последних сил боровшийся за своё маленькое благополучие, за свою, видимо, сокровенную мечту: домик и садик, тишина и покой на старости лет.
— Что ж, разве вы один деньги на всё собираете? — сочувственно спросил Игорь. — Небось взрослые дети есть, помочь должны.
— Есть-то они есть, — вздохнул Клинкин. — Да руки у меня одного. У них головы. Дочь вон врач в поликлинике. На сто сорок свои бьётся с дитём, без мужа. Сын инженер, тоже недалеко от неё ушел, и семья, конечно.
— Люди-то они хорошие?
— Дай бог всем таких дитев. Но о внуках — моя забота. Родителям только прокормить хватило бы да одеть как-никак. Эх, чего уж там, — Клинкин вздохнул. — Я Фёдору своему говорил: иди ко мне, всему обучу, ремесло ведь тонкое, редкое, и какие-никакие деньги будут. Нет, образование ему надо. Ну а теперь не знает, как удрать из своей конторы и ко мне прибиться или ещё куда. Однако поздновато уже.
— А у вас с заработком всё-таки прилично выходит? — напрямик поинтересовался Откаленко. — Клинкин наконец-то взглянул на него, подозрительно и опасливо, и в свою очередь спросил:
— Вы, извиняюсь, откуда будете?
— Из МУРа. Слышали про такую фирму?
— А как же. Но зачем тогда заработками интересуетесь? Вам, я полагаю, надо узнать, кто убил, а не сколько я своим горбом зарабатываю.
— Точно, — усмехнувшись, согласился Игорь. — Но тема у нас с вами получилась больно острая, я бы сказал. Она кого хотите заденет. Что ж я, Иван Иванович, не понимаю, как вам достаётся? И если вы иной раз со стороны заказ прихватите…