Болотные песни

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Всеволод Емелин умеет делать из

истории стихи. Эти стихи — о недавней истории. Она, может быть, даже еще не кончилась. Емелин идет по пятам истории — длящейся истории протестов, — ловит приметы, выстраивает в ряды. Превращает хаос общего многим переживания в порядок поэтической речи.

Стихи — это ведь и есть порядок, способ противостояния хаосу.

Приметы — предметы, герои — вот они, всем памятные: белая ленточка, фантазией государя превращенная в презерватив, агитационный танк, на котором ехали-ехали, да так никуда и не приехали ряженые рабочие из Нижнего Тагила. Ксения Собчак, Кристина Потупчик, Чулпан Хаматова, Борис Немцов. Те, кто стоял на трибунах, и те, кто толпился вокруг, — вольные криэйторы с Болотной, подневольные работяги с Поклонной. Анчоусы, хомяки, бандерлоги, рассерженные горожане. И так далее, и так далее, и так далее. Едва ли вы успели это все забыть, уважаемый современник, а если забыли — вспомните, наткнувшись на короткую, резкую строчку как на опознавательный знак.

Но на самом-то деле поэт ведь не газетчик. Не в том мастерство, чтобы напихать в строку все это революционное лыко. Очевидно, Емелин делает что-то еще.

Играет, например, на разнице смысловых курсов. В истории протестов, в недооранжевой нашей недореволюции с самого начала сильным был элемент игры — сложной, конечно, игры, балансирующей на грани. С одной стороны — веселые плакатики, ощущение удачной тусовки, когда все не всерьез, с другой — явная паника власти, шальная мысль — а вдруг? Раз так дрожат, может, и свалятся? А потом? А какое «потом», если все не всерьез? Зачем «потом»? Стоит ли теперь об этом думать?

Если относиться к творящемуся вокруг всерьез — поневоле впадешь в растерянность. Что, кстати, и происходит с героем одного из еме-линских стихотворений, который ищет, но не может отыскать ответ на вопрос: это до чего же надо было довести страну, чтобы он, вот он оказался у трибуны, с которой вещает «коллективный Шендерович». Да еще и в роли сочувствующего.

Но игра емелинская сложней. Он или возводит иронию в квадрат, доводит до абсурда — и тогда выясняется, что хипстера, который собирается на митинг словно на войну, ждет трагедия: враги загаживают ему фейсбук и твиттер. Или с нарочитой, наигранной, несерьезной серьезностью относится к речам вождей и действиям ведомых. Агитируя, например, за чтение никчемной книжки Джина Шарпа. Или вдруг ирония реальности с иронией поэта вступают в конфликт, друг друга пожирая, и за ерническими строками о предстоящей схватке либерала с бутылкой из-под абсента, в которой коктейль Молотова, разумеется, и консерватора на танке проступают черты настоящей гражданской войны. С убитыми сыновьями и плачущими матерями.

Уж чего-чего, а злобы-то в людях хватает, поэту ли не знать. Чтобы поубивать друг друга, никаких особых талантов не надо, было бы желание.

Но есть, конечно, и еще кое-что помимо времени. Есть вечность, в которой ничего не меняется, все застыло. В том числе и потому, что в вечности — всегда зима. Там нет «мутона», «яиц-пашот», «Канделаки», «айпеда», «абсента», «честных выборов», «Единой России», прочих необязательных вещей. Жизнь там очищена от лишнего, доведена до состояния полированной кости. Там смерть, там любовь, тоска, порождаемая этими двумя, и еще тоска от нищеты, от безысходности, и водка, которой тоску глушат.

И настоящая революция, говорит нам поэт, случится тогда, когда в городе запретят продавать водку.

А пока продают, поэт не без некоторой отстраненности смотрит вместе со своими героями из вечности на всю эту смешную или страшную суету. Вот именно это Емелин умеет, как никто, — увидеть за временем вечность и показать, заставить видеть вечное того, кто его стихи берется читать.

Собственно, именно поэтому вы сейчас будете читать стихи, а не рифмованные фельетоны.

Иван Давыдов

ЖЖ лежит ЕдРо ликует И результаты подтасует. Я не могу войти в свой блог Се вид отечества. Лобок. Евреи рвут на ПМЖ Бордель какой-то на барже.

4 декабря 2011

Нет, в выборах есть нечто сексуальное, Пытаюсь бюллетень засунуть в щель, Как пенис свой во что-то вагинальное. Жаль, что не предусмотрена постель. Холодное и жесткое влагалище, За всем следит охранник-постовой. А он не лезет, слышите, товарищи, Он не стоит, бумажный фаллос мой. И не поможет здесь наличье твиттера, Но все равно до ужаса обидно, Хотя у этой щели нету клитора, Да и вообще она вполне фригидна. О, Русь моя! Невеста окаянная! Тебя ебут уже который раз, А ты лежишь, колода деревянная, Не ощущая сладостный оргазм. На стенах лозунги порнографические, «Выбирай, если свобода дорога!». А я здесь в состоянии критическом Стою, не возбудившись ни фига. Ведь были предварительные ласки, В компанию предвыборную нам Шептали эротические сказки И гладили по всяческим местам. Будили сексуальные фантазии, Мол, пенсии, зарплаты, ЖКХ И даже воссоздание Евразии… Дрожит моя бессильная рука. Задействованы зоны эрогенные, И точка джи, и анус, и соски. Но все равно никчемный и презренный я, Не лезут в щель проклятые листки. Стою, бумажку мятую дроча, Испытывая стыд и липкий ужас. Читателя, советчика, врача! Врача-сексопатолога к тому же. Все тысячники-блогеры в смятении, Сломал лайвжорнал прокремлевский флуд, Над щелью у коробки с бюллетенями Завис и мой не очень длинный уд. У них накрылся сервер или браузер Или еще какая ерунда, А у меня с корпускулами Краузе Своя непоправимая беда. В кулак сжимаю бюллетень заполненный, Имею бледный и несчастный вид, Разбито сердце и мозги заебаны, И ничего уж больше не стоит. Я в полном состоянии прострации, Ко мне уже приглядывается мент, Я не хочу химической кастрации, Притом в такой ответственный момент!

4 декабря 2011

Обкуренные демократы в дредах и в джинсах Роют окопы на Волоколамке, Чтобы воспрепятствовать дивизии им. Дзержинского Ввести в Москву БТРы и танки. Девушка провожала на позицию милого, Собирала в вещмешок траву и провизию. Он уходил в ополчение им. генерала Панфилова, Чтобы не пустить в Москву имени проклятого поляка дивизию. А бойцы дивизии им. великого чекиста, Запизженные кавказцами и старослужащими, Вытягивают тонкие шеи из камуфляжей нечистых И озираются по сторонам с ужасом. Вокруг них стоят дворцы Рублевки, Взрываются фейерверки, визжат бляди. А бойцам выдали автоматы и снайперские винтовки, Чтобы они защищали счастье этого дяди. Они поминутно засыпают, как все в нашей армии, Ночами драящие унитазы, Просыпаясь, хватаются за пакеты санитарные, Пытаясь выполнить команду «Газы!». А панфиловцы видят цветные сны, Ковыряясь лопатами в лужах говна. Вот так будет выглядеть на просторах нашей страны Приближающаяся гражданская война.

6 декабря 2011

Повяжу я белую ленточку, Попрошу прощенья у тещи, Попрощаюсь с малыми деточками И пойду на Болотную площадь. Зарыдают дети вслед уходящему папочке, Будет рвать жена сноп своих овсяных волос, Папочке-то нужна не ленточка, а белые тапочки И венок из искусственных белых роз. До чего ж вы довели страну, ворюги? До чего ж вы довели народ, сволочи? Если я на шестом десятке, в субботу, с похмелюги Тащусь слушать коллективного Шендеровича? Но, если повторится подобная акция, Я опять пойду на нее все равно. А если спросят у меня про мотивацию, Я скажу два слова: «остопиздели» и «гавно».

10 декабря 2011

Новый год прошел, а я еще жив, Отгремела канонада петард. Удивляюсь, щелки глаз приоткрыв, Как силен небесный мой бодигард. Ох, как пил я и как ел на разрыв, Ощущаю до сих пор передоз. Дед Мороз погиб, а я еще жив, Был зарезан в Душанбе Дед Мороз. Наступила на Руси тишина, Не случится здесь ни бурь и ни гроз, Пока не переживет вся страна Послепраздничный свой токсикоз. А до этого на стогны Москвы, Где царили только пряник и плеть, Вышли те, кто были ниже травы, — Взбунтовалась социальная сеть. Прошумела по притихшей столице Многоликая народная гуща, Возглавляли ее светские львицы, Популярные телеведущие. Выступали отставные политики, Как у Штирлица «Бывший министр Краузе», Выступали музыкальные критики, Промолчал лишь товарищ маузер. И внимали люди словам героя, Выступавшего без компромиссов, Это он когда-то Виктора Цоя Познакомил с Юрием Айзеншписом. Не фигачила полиция палками, Не ломала ребра первому встречному, Даже свадьба Пугачевой и Галкина В том контексте была еле замечена. Но по-прежнему не ясен вопрос В нашем обществе, разъятом на части, Кто из лидеров, изжив токсикоз, Поведет переговоры с их властью? Что за пакт между собой заключат На торжественном приеме во фраке От восставшего народа — Собчак, А от власти воровской — Канделаки. А посредником у них Кудрин мудрый. Вот сбываются надежды народные — Отпираются ворота у тюрем, Выпускаются политзаключенные. Стало жарко одиозным фигурам, И на радость трудовым миллионам Был расстрелян как собака В. Чуров, Оказавшийся английским шпионом. Выбираем президента мы честно, На ТВ все объективно и смело, Покрывают всю Россию орхестры, Как мечтал Иванов Вяч., и фимелы. Расцветает вся родная страна, В щели прячется поверженный враг. Хорошо хоть, что группа «Война» Где-то в Питере сожгла автозак. Ощущаю на душе торжество. Эта акция совсем не фигня. Может быть, не хватит его, И не хватит-то как раз для меня.