Большая девочка
Шрифт:
— Пап, мне нравится та работа, которую я нашла, — упрямо ответила Виктория. — Это великолепная школа, и если я сейчас откажусь, то навсегда попаду в черный список в учительской среде. Я хочу там работать!
— Но ты же не хочешь всю жизнь считать каждый цент? — фыркнул Джим. — Ты не можешь позволить себе быть учителем, и я не собираюсь всю жизнь тебе помогать! — Что ж, это сказано было со всей откровенностью.
— Да и не надо, пап! Я и не рассчитывала на вашу помощь. Другие как‑то живут на учительскую зарплату, значит, и я проживу.
— Но зачем?! Я уже на той неделе могу организовать тебе несколько собеседований. — Отец, казалось, не слышал ее и продолжал твердить о «настоящей» работе за приличные деньги.
— Спасибо за предложение, — отозвалась Виктория, — но меня вполне устраивает то, что
— Ты просто жизни не знаешь. Навоображала себе воздушные замки! Может, в двадцать два года тебе это и кажется нормальным, но поверь мне, в тридцать или сорок ты пожалеешь о своем выборе. Если хочешь, устрою тебе собеседование в рекламном агентстве.
— Я не хочу работать в рекламе! — твердо заявила Виктория. — Я хочу быть учителем! — Она говорила это отцу уже в тысячный раз. В ответ тот раздраженно пожал плечами, а сестры надели наушники и стали смотреть фильм. Виктория была рада, что разговор с отцом окончен. Родителей интересуют только две вещи — ее фигура и ее заработок. Правда, время от времени они задавали ей вопрос о личной жизни, отсутствие которой, по их убеждению, было следствием пункта первого — ее полноты. Всякий раз, как поднималась эта тема, отец говорил, что стоит ей похудеть — и она тут же найдет себя парня. Виктория знала, что это отнюдь не главное, недаром столько стройных девчонок с идеальными фигурами, вдвое тоньше ее, кукуют в одиночестве. А толстухи прекрасно выходят замуж или по крайней мере вовсю крутят любовь. Она уже убедилась, что романтические отношения не связаны с весом, тут имеет значение множество других факторов. В ее случае играла негативную роль заниженная самооценка, сформировавшаяся из‑за бесконечных тычков родителей. Они никогда не гордились ее достижениями и ни разу не были ею по‑настоящему довольны, хотя и говорили на выпускной церемонии, как они рады тому, что их дочь получила диплом Северо‑Западного университета. Но тут же добавляли, что лучше бы это был Университет Лос‑Анджелеса или Южнокалифорнийский.
Что бы Виктория ни делала, они ни в чем ее не поддерживали. Им и в голову не приходило, что их постоянное недовольство оскорбительно и именно из‑за этого дочь наотрез отказывается жить в Лос‑Анджелесе. Викторию вполне устраивало, что их будет разделять целая страна, тогда ей придется видеться с родителями лишь на День благодарения да на Рождество, а когда‑нибудь и эта необходимость отпадет. Сейчас ей хотя бы приятно видеться с Грейси. Когда же сестра уедет от родителей, навряд ли Виктория вообще станет их навещать. Они сумели оттолкнуть дочь от себя, а сами этого даже не заметили.
Из аэропорта сестры ехали в машине на заднем сиденье. Мать и отец вдохновенно обсуждали предстоящий ужин. Джим предложил зажарить стейки на гриле, он повернулся назад и подмигнул дочерям.
— Тебя, Вик, могу не спрашивать, я и так знаю, что ты голодна. А вот ты, Грейси, не возражаешь против барбекю? — Огорченная отцовской бестактностью, Виктория отвернулась к окну. Вот как к ней здесь относятся, вот кто она для них — вечно голодная толстуха!
— Я не против, папа, — неуверенно отозвалась Грейси. — А если тебе лень возиться, можем заказать что‑нибудь китайское. Да и вообще, если вы с мамой устали, мы с Викторией можем вдвоем куда‑нибудь сходить. — Девушки куда охотнее провели бы вечер без родителей, но боялись их обидеть. Джим же заверил, что с удовольствием займется стейками, если только ему не придется их есть вдвоем с Викторией, и остальные поддержали их. За каких‑то пять минут он умудрился дважды обидеть старшую дочь. Ничего себе лето начинается! Что ж, понятно — дома все осталось по‑старому. Несмотря на четыре года в колледже и полученный диплом, дома считают ее ненасытной обжорой.
Вечером они сидели в саду позади дома и ели зажаренное на гриле мясо. Кристина, впрочем, отказалась от стейка и ограничилась салатом. Она сказала, что наелась в самолете. А Грейси с Викторией и, разумеется, отец с удовольствием поглощали мясо. Грейс взяла себе печеную картошку, а Виктория не стала и только положила себе на тарелку салата.
— Ты не заболела? — с подчеркнуто озабоченным видом спросил ее отец. —
— Пап, со мной все в порядке, — тихо ответила Виктория. Ее бесили его шутки, тем более что она уже приняла решение сесть на диету с первого дня каникул. Она даже отказалась от мороженого, чем, скорее всего, уберегла себя от новых нападок.
После ужина девочки устроились в комнате Грейси и включили музыку. Хотя в силу разницы в возрасте их вкусы не во всем совпадали, но все же многое из того, что нравилось Грейс, было по душе и Виктории тоже. Как же хорошо, что у нее есть любящая и любимая сестренка!
В это лето они много времени проводили вместе, особенно после того, как у Грейс начались каникулы. На День памяти павших вся семья ездила на уик‑энд в Санта‑Барбару. Виктория с удовольствием сама водила машину. Она вместе с Грейс ездила и по делам, и прогуляться, и целых два месяца сестры были неразлучны. Виктория повидалась кое с кем из своих одноклассников, некоторые из них тоже приехали домой после выпуска, другие еще учились в местных вузах. Близких друзей у нее не было, но радовало каждое знакомое лицо, особенно в преддверии скорого отъезда. Двое ее одноклассников продолжали учебу, и Виктория подумала, что, может быть, в будущем она последует их примеру в Нью‑Йоркском или Колумбийском университете. Она повидалась с несколькими ребятами из своего класса. Никто из них раньше не обращал на нее особого внимания, но сейчас один ее бывший одноклассник пригласил ее на ужин и в кино, но оказалось, что им и говорить‑то не о чем. Этот парень пошел в риелторы и не интересовался ничем другим, кроме денег. Известие о том, что Виктория выбрала работу учителя, не произвело на него никакого впечатления. Казалось, единственным человеком, готовым за нее порадоваться, оставалась сестра, которая считала, что учитель — действительно серьезная и благородная профессия. Для всех остальных она была дурехой, и все считали своим долгом сообщить, что она всю жизнь будет беднее церковной мыши.
Для Виктории же это лето, проведенное дома, означало возможность на долгие годы пополнить запас милых сердцу воспоминаний. Они с Грейси делились мечтами, страхами и надеждами и по секрету жаловались друг другу на родителей. Грейси считала, что ее чересчур опекают, и еще ее раздражало, как мама с папой ею хвастаются. У Виктории к отцу с матерью имелись претензии противоположного свойства: ее, наоборот, никогда не хвалили. Сестры будто выросли в двух разных семьях. Как будто их растили не одни и те же самые родители. И хотя невольной причиной того, что Виктория оказалась лишней и как будто невидимой в родной семье, была Грейси, она не держала на сестренку обиды и продолжала любить в ней ту крохотную девочку, которая однажды явилась к ней словно ангел с небес.
А для Грейси это лето, проведенное вместе с Викторией, стало последней возможностью всласть пообщаться с ненаглядной старшей сестрой. Каждое утро они вместе садились завтракать и без конца смеялись. Виктория возила Грейс с подружками в бассейн, играла с ними в теннис, причем всякий раз проигрывала — подружки Грейс были легче и проворнее. Она возила Грейси по магазинам и помогала выбирать вещи к новому учебному году, они вместе решали, что стильно, а что — нет. Вместе они листали журналы мод и обменивались впечатлениями. Ездили в Малибу и на другие пляжи, а иногда просто лежали в гамаках в саду и ничего не говорили, каждой клеточкой ощущая свое родство и наслаждаясь им.
Для Кристины это было лето отдыха, ведь младшей дочерью занималась Виктория, и она с радостью проводила время в свое удовольствие: не «пасла» дочерей, а ездила играть с подругами в бридж, который по‑прежнему оставался ее любимым развлечением. Джим, несмотря на бурные протесты Виктории, все‑таки устроил ей несколько собеседований, чтобы помочь найти «приличную» работу, получше той, что ждала ее в Нью‑Йорке. Виктории было ужасно неловко тратить понапрасну чужое время, да и терять свое. Джим однажды даже накричал на нее, обозлившись на ее упрямство. Он обвинял дочь в глупости, кричал, что никогда ей ничего не достичь в этой жизни, работая в школе. Что ж, к подобным выпадам с его стороны Виктория давно привыкла, теперь ее этим не проймешь. В родной семье она никогда не была предметом гордости, в лучшем случае — насмешек, а чаще всего ее просто не замечали.