Большая девочка

Стил Даниэла

Как‑то она призналась Грейси, что, будь у нее деньги, она бы, пожалуй, сделала пластику носа, может, когда‑нибудь она так и поступит. Ей нравятся такие носики, как у Грейси, и хочется иметь такой же или какой‑нибудь не менее симпатичный. Растроганная Грейси сказала, что Виктория и так красивая, и нос у нее нормальный. Грейси она нравилась и такой. Всю жизнь сестры испытывали друг к другу эту беззаветную любовь, она согревала и поддерживала обеих. Отец с матерью их тоже любили, но их любовь необходимо было заслужить — будь то внешним видом, достижениями (точнее — тем, насколько они отвечают их критериям успеха) либо способностью стать более успешными в глазах окружающих. Грейси всю жизнь купалась в похвалах, ею всегда можно было похвастаться. А Виктория, такая непохожая и такая другая, не чувствовала их любви. Ее любила только Грейси, согревала своей любовью старшую сестру, которую боготворила. Виктория тоже обожала Грейси и только молилась, чтобы

она не стала такой, как их родители. Как бы она хотела увезти сестренку с собой! Обе с ужасом ждали того дня, когда Виктории надо будет улетать в Нью‑Йорк.

Грейс помогла Виктории подобрать себе гардероб, чтобы хорошо выглядеть в глазах будущих учеников. На этот раз Виктории удалось выдержать диету, и к началу августа она уже влезала в двенадцатый размер. Правда, вещи двенадцатого размера были тесноваты, но носить уже можно. За лето ушло несколько фунтов, чего не желал замечать отец и продолжал до последнего дня приставать к дочери с вопросом, не собирается ли она худеть. Не заметила этого и Кристина, вечно недовольная дочкиной фигурой, сколько бы та ни весила. Ярлык, навешенный ей родителями еще в детстве, так и остался при ней. Она была и оставалась для них «большой девочкой», то есть толстухой. Виктория была убеждена, что каков бы ни был ее вес, родители продолжали бы считать ее «большой девочкой». Любые ее неудачи подробно обсуждались, а достижения оставались незамеченными. Они гордились лишь успехами младшей дочери. Такие вот у нее родители.

Последнюю неделю перед отъездом Виктории семья провела на озере Тахо. Время прошло замечательно. Отец снял чудный домик. Несмотря на ледяную воду, девочки с упоением катались на водных лыжах, а отец правил катером. Грейси заявила сестре, что главный плюс в ее работе — это возможность проводить лето вместе, а Виктория пообещала устроить ей экскурсию по Нью‑Йорку. Еще ей очень хотелось показать сестре школу Мэдисон, может быть, даже дать поприсутствовать на своем уроке. Если, конечно, начальство не воспротивится. Но это дело будущего.

И вот настал день отъезда. Обе сестры нервничали — ведь им предстояло проститься надолго. По пути в аэропорт все хранили непривычное молчание. Накануне всю ночь девушки провели без сна, лежа в одной кровати, чтобы удобнее было разговаривать. Виктория предложила сестренке занять ее комнату, но Грейси наотрез отказалась: она не хотела лишать сестру своего места, когда та будет приезжать погостить. В аэропорту они долго стояли обнявшись, у обеих по щекам катились слезы. Несмотря на все клятвы и обещания, обе понимали, что отныне все будет иначе. Виктория начинает взрослую жизнь в другом городе, и Грейс понимала, что так для нее будет лучше. Единственное, что, они знали, останется неизменным, — это их любовь и взаимная привязанность. Все остальное изменится навсегда. Так и должно быть. Стóит Виктории сейчас ступить на борт самолета — и она станет самостоятельной и взрослой. Теперь домой она будет приезжать только в гости. Ничто ее больше не связывает с этим домом, только болезненные воспоминания да сестренка Грейси. Момент появления Виктории на свет не стал для ее родителей счастливым. Виктория не оправдала родительских ожиданий и оказалась непохожей ни на одного из них, и они лишили ее своей любви — безотчетной и преданной родительской любви. Джим и Кристина были недовольны внешностью дочери, ее несходство с собой воспринимали как предательство, простить которое оказалось выше их сил. Да они и не пытались что‑нибудь изменить, поддержать. Вместо этого они поднимали ее на смех, подкалывали ее или попросту обходили своим вниманием. Нет, они не были плохими родителями и честно выполняли свой родительский долг — заботились о старшей дочери. Но к ее душе ни один из них даже не попытался проложить дорогу. Виктория всегда чувствовала себя нежеланной и не оправдавшей надежд.

— Береги себя, милая, и не забывай звонить, — напутствовала мать, по привычке лишь слегка прижав к себе Викторию, как будто дочь была для нее слишком крупной и у нее не хватало рук обнять ее покрепче. Кристина была одной из тех женщин, которым природа недодала сердечного тепла. Ее чувств хватало только на мужа. Ему когда‑то она отдала себя целиком, а на дочерей, даже младшую, души уже недоставало. Вот почему она всегда с радостью перепоручала заботу о Грейси старшей дочери.

— Уйдешь из школы — я найду тебе работу, не беспокойся, — пообещал отец, обнимая дочь. — Это у тебя ненадолго! — с улыбкой заверил он. — Голодать быстро наскучит. — Но Джим тем не менее сунул в руку Виктории чек на тысячу долларов. Щедрому подарку отца Виктория очень обрадовалась. Будет хоть чем заплатить за жилье, которое ей еще предстояло найти.

Они в последний раз обнялись с Грейс, и Виктория зашагала к зоне досмотра. Обернувшись, она увидела, что Грейси вздрагивает от рыданий, а отец обнял маму за плечи. Грейси стояла в сторонке, и они с Викторией обменялись понимающими взглядами. Приложив руку к губам, она послала сестре воздушный поцелуй и зашагала вперед, к новой жизни. Теперь годы, прожитые в Лос‑Анджелесе, окончательно остались в прошлом.

Глава 8

На

поиски жилья у Виктории ушло две недели, к концу первой она даже запаниковала. Нельзя же вечно жить в отеле, хоть ее и выручал папин чек. На жилье у нее были накоплены деньги от подработок летом и в весенние каникулы, а жить она будет на учительскую зарплату. Она позвонила в школу и спросила, нет ли среди учителей женщины, которой нужна соседка по квартире, но ей ответили, что таких нет. Тогда она позвонила в модельное агентство, где работала минувшим летом, и один из знакомых ей сотрудников сказал, что его друзья как раз ищут, кого бы взять на подселение. Он дал Виктории нужный телефон, и она сразу же перезвонила. Оказалось, что квартира находится в районе Восточных Восьмидесятых улиц, довольно близко от школы. Трое человек — два парня и девушка — искали четвертую соседку. Квартира была большой, а вот арендная плата была вполне приемлемой для Виктории. Она договорилась, что вечером того же дня, когда все вернутся с работы, подъедет посмотреть. По чудесному стечению обстоятельств квартира оказалась всего в шести кварталах от школы. Но прежде чем радоваться, надо было увидеть все своими глазами. Пока все складывалось настолько хорошо, что Виктория боялась поверить в удачу.

Дом был еще довоенной постройки, но в приличном состоянии, хотя явно знавал лучшие времена. Он стоял на Восточной Восемьдесят второй улице, рядом с рекой. Входная дверь внизу была заперта, и Виктории пришлось звонить, чтобы попасть внутрь. Она поднялась на лифте. Площадка была слабо освещена, но чистая. Дверь Виктории открыла молодая женщина лет тридцати в спортивном костюме. Она представилась как Банни — уменьшительное от Бернис (как выяснилось, она терпеть не могла свое полное имя), а работала она в картинной галерее где‑то на окраине. Соседи‑мужчины тоже были дома, специально приехали пораньше, чтобы познакомиться с Викторией. Одного звали Билл, он был однокашником Банни по колледжу и работал аналитиком на Уолл‑стрит. Он рассказал, что собирается жениться, так что на следующий год съедет. По большей части он живет у невесты. Второй, по имени Харлан, гей, после получения диплома работал в Институте костюма музея «Метрополитэн». Он уже год жил в этой квартире. Все трое производили впечатление серьезных и приятных людей. Виктория рассказала, что будет преподавать в школе Мэдисон. Билл предложил Виктории бокал вина, они немного поговорили, а потом Банни отправилась к своим тренажерам. Виктория отметила про себя, что фигура у нее была что надо. Ребята оказались вполне симпатичными. Харлан обнаружил превосходное чувство юмора, говорил с протяжным южным говором и напомнил Виктории Бо, с которым после неудавшегося романа она больше так и не виделась. Родом Харлан был из штата Миссисипи.

Квартира оказалась большой и светлой, с просторной гостиной, маленьким кабинетом, столовой, кухней и четырьмя спальнями. Планировка квартиры была просто идеальной. И, что было существенно, она подпадала под действие закона об ограничении арендной платы. Свободная спальня оказалась небольшой, но очень удобной по пропорциям. Виктории было сказано, что она может приглашать гостей, хотя остальные постояльцы делали это редко и по вечерам часто отсутствовали. Все жильцы не были нью‑йоркцами. Предназначавшаяся Виктории комната была пустой — без мебели. Харлан предложил ей последовать его примеру и съездить в «ИКЕА». Поскольку арендная плата лимитировалась законом, то Виктории, даже с ее скромным заработком, она была вполне по карману. Район же производил впечатление спокойного и безопасного, без крупных и шумных торговых центров и ресторанов. Ребята сказали ей, что в их доме по большей части живет молодежь и старички‑старожилы. Викторию это вполне устраивало, и она прямо спросила, не возражают ли они против ее кандидатуры, на что новые знакомые дружно замахали руками. Банни еще перед уходом успела дать добро. К тому же ее знакомый из модельного агентства рекомендовал ее как славную девчонку и порядочного человека. Так Виктория нашла себе жилье. Со счастливой улыбкой Виктория пожала будущим соседям руки, задатка от нее они не потребовали, а въезжать она могла хоть сегодня, надо только купить хотя бы кровать. И еще Харлан сказал ей о фирме, которая прямо в день обращения может доставить матрас, нужно только сообщить им номер своей кредитки. Словом, добро пожаловать в Нью‑Йорк!

В качесте арендной платы за первые два месяца Виктория выписала чек, а взамен получила связку ключей и радостная отправилась в отель. Теперь у нее есть работа, жилье и новая жизнь. Единственное, что осталось сделать, это купить мебель в спальню, и можно въезжать. Вечером она позвонила домой, чтобы поделиться новостью, и Грейси обрадовалась за сестру. Отец дотошно выспрашивал, где находится квартира и что за люди в ней живут. Маму насторожило наличие двух соседей‑мужчин. Виктория успокоила, сказав, что один из них обручен, а другого женщины не интересуют и что все трое ее будущих соседей производят впечатление очень приятных людей. Родители были в своих оценках осторожны. Они бы предпочли, чтобы дочь жила одна, чем в компании с незнакомыми людьми, но в то же время понимали, что это ей не по карману, а оплачивать ей отдельную квартиру в Нью‑Йорке отец не собирался. Пора ей самой пробиваться в жизни.