Большая дорога
Шрифт:
И вот она поплыла в своих сверкающих «лодочках», бесшумно, неприметно для глаза, но людям хотелось смотреть не на ноги ее, а на лицо, озаренное каким-то сиянием, и всем стало стыдно перед ней за свой грубый топот, от которого дрожал пол, — теперь от пляски Маши что-то дрогнуло в душе у них, и они с удивлением впервые увидели, что пляска хороша лишь тогда, когда она — искусство.
— Душа у ней пляшет! — сказал Прохор, с восхищением любуясь лицом Маши.
А когда Маша уходила, провожаемая завистливыми взглядами девушек и парней, взволнованных тревожными думами о своей жизни, Прохор восторженно подумал: «Радостью своей
А Маша, уходя, сказала, что завтра будет общее собрание ее бригады и она покажет чудесное зерно, таящее в себе великую силу счастья.
Многие шемякинцы не могли уснуть в эту ночь. Не спала и Таня Барсукова. Перед ее глазами все стояло голубое пятно.
— Что же ты не спишь, Танюшка? — обеспокоенно спросила мать. — Уж не захворала ли? — и зажгла лампу.
— Нет, мама, здорова я… А не спится оттого, что все думаю, думаю, думаю… — прошептала Таня, поднимаясь с постели, худенькая, с большими грустными, как у васнецовской Аленушки, глазами. Она села и, показав на тесовую перегородку, за которой поселилась недавно девушка из «Искры», зашептала еще тише: — Мамочка, если бы ты видала, как она танцовала!… А платье какое!.. Голубое-голубое… как небо вешним утром… И вся светится. Счастливая она… И я все думаю, думаю, думаю… Скучно мы живем, мамочка… И пляшем плохо, грубо… И слова умного не услышишь от наших парней… И всем-всем стало совестно как-то… выразить не могу, мамочка… И захотелось мне ее поцеловать… Разбудила нас она от тяжелого сна…
Васса Тимофеевна в первый же день, как только Маша поселилась у них, узнала печальную историю матери Маши: она и раньше слышала, какую беду наделала золотая пятерка, но только теперь старуха увидела, как красива и счастлива дочь той несчастной женщины, и сразу привязалась к ней своим ласковым сердцем. Васса Тимофеевна порадовалась, что у ее Тани будет теперь хорошая подруга, от которой можно набраться уму-разуму.
— Ты дружи с ней, Танюшка. Она и тебе откроет большую дорогу…
Таня так и не уснула, а под утро услышала за перегородкой какие-то странные звуки, похожие на то, как шуршит сверчок, перед тем как начать свою песню. Таня глянула в щель перегородки и увидела, что Маша пишет что-то, и лицо ее печально, совсем не похоже на то, какое у нее было во время пляски.
«Значит, и у нее какие-то трудные думы… не спит», — подумала Таня и, накинув на себя полушубок, босая, тихо вошла в комнату Маши.
— Что ты пишешь? — спросила она.
— Письмо человеку, которого я люблю, — ответила Маша с печальной улыбкой.
— А почему же ты грустная?
Маша рассказала, как произошло то, что она переехала в Шемякино.
— Значит, тебе хочется к нему туда, в Москву, а тебя не пускают?
— Нет… Я могла бы поехать, никто меня не задержал бы, — ответила Маша, впервые отвечая и себе на этот трудный вопрос. — Но я не могу ехать… сама не хочу… Ну, как тебе объяснить?.. Мне, конечно, очень-очень хочется туда… к нему… Но если я приеду, то он подумает: «Какая же она слабенькая… думает только о себе, а не думает, что нужно помочь шемякинцам…» Значит, если я приеду туда, то буду еще дальше от него… А если я буду далеко от него… вот здесь… то буду ближе к нему… Ну, я совсем запуталась, — смущенно прошептала Маша.
— Нет, я понимаю… Ты его так сильно любишь, что уж не помнишь
— Не знаю, Таня… Не знаю, — с грустью повторила Маша.
— А я и не думала, что бывает такая любовь, — тихо проговорила Таня. — Трудная и желанная… Вот ты какая! — изумленно воскликнула она и вдруг порывисто обняла Машу и поцеловала.
На собрание пришли люди не только из бригады Маши, но и из прочих бригад, и все с любопытством смотрели на пшеничное зерно, которое Маша положила на стол.
— Вот это и есть зерно счастья, — сказала она и пригласила всех подойти поближе и получше рассмотреть зерно.
Все по очереди подходили к столу, смотрели на зерно, ощупывали его, и всем казалось, что это зерно какое-то необыкновенное — очень тяжелое, налитое, золотистое. Прохор посмотрел, пощупал, покачал головой:
— Таких зерен в нашем амбаре не найдешь. Первый раз вижу. Пузатое и вроде поцарапанное.
Тут Маша дала ему увеличительное стекло, и Прохор увидел буквы, а из букв сложились слова, написанные на зерне:
«Желаем советскому народу счастья, и пусть оно светит людям, живущим во всем мире».
Маша сказала, что это пшеничное зерно подарили Владимиру Дегтяреву в Индии. Но такие же зерна, полновесные, крупные, красивые, плодородные, можно найти и в амбарах «Искры», если хорошенько поискать.
И если такими зернами засеять гектар, то можно получить полтораста пудов пшеницы. Можно попросить взаймы у «Искры» семян и отобрать из них вручную вот точно такие, как это зерно.
Бригада решила засеять семенами, отобранными вручную, десять гектаров.
— Нам нужно отобрать руками восемьдесят миллионов зерен, — сказала Маша: она еще накануне подсчитала, сколько потребуется времени и людей, чтобы выполнить эту работу. — И нужно затратить четыре с половиной тысячи человекодней. Другими словами, вся наша бригада в сорок человек, работая ежедневно по десять часов, закончит работу через четыре месяца, как раз к севу.
— Стало быть, всю зиму сидеть, не разгибая спины? — угрюмо сказал Яшка. — И поплясать некогда будет?
— Кто хочет плясать, пусть пляшет, но таких мы исключим из бригады, — сказала Маша.
Привезли из «Искры» семена, и шемякинцы начали перебирать их, ощупывая каждое зерно руками, отбрасывая щуплые, легковесные, стараясь найти точно такие же, какое лежало на столе, — полновесное, золотое зерно счастья.
— Кто хочет показать свою ловкость? — спросила Маша.
К столу подошла Татьяна Барсукова.
— Вот выбирай из этой кучки самые крупные, самые хорошие зерна. А я по часам буду следить, сколько ты отберешь семян за минуту.
Татьяна быстрыми движениями указательного пальца стала отодвигать в сторону крупные зерна. Все с напряжением следили за ее руками.
И вот во всех домах зажглись огоньки. За столами сидели шемякинцы и отбирали вручную семена. Люди соревновались между собой: кто отберет больше в минуту? Татьяна Барсукова побила всех: она успевала отобрать в минуту шестьдесят зерен.
За этой работой пели песни, рассказывали сказки. Из учеников старших классов назначили чтецов газет и книг. Шапкин ходил из дома в дом и читал свои стихи.
Яшка не явился на работу. А ночью он подстерег Машу на улице и остановил ее:
— Постой… Мне слово тебе сказать нужно…