Большая игра Слепого
Шрифт:
– А как его фамилия, как зовут, звание?
– Звание, вроде бы, майор, фамилии, имени и отчества не знаю. Но именно этот человек интересовался коллекцией барона Отто фон Рунге в 1994 году, в феврале, – Глеб назвал число.
Генерал округлил глаза от удивления. Его люди вот уже несколько дней не вылезали из Смоленска, но такой информации не добыли, а Сиверов и из Москвы не выезжал…
– Откуда тебе это стало известно? – спросил генерал и бросил на Глеба короткий пристальный взгляд, подозревая, что тот готовит очередной сюрприз.
– Вы
– Отстань, Глеб, ты же прекрасно знаешь, что Вагнера я не люблю.
– Вот видите! Поэтому вам никто ничего и не рассказывает. А я люблю Вагнера, особенно мне нравится его опера «Лоэнгрин».
– Что, что? – переспросил Потапчук.
– Опера «Лоэнгрин», – спокойно повторил Глеб тоном учителя, вдалбливающего урок непослушным и невнимательным детям. – Есть еще один человек, очень старый, ему тоже нравится Вагнер. Он узнал мелодию, которую я насвистывал, и на этой почве мы с ним, можно сказать, подружились.
– Что за человек?
– Василий Антонович Скуратович.
– Скуратович? Что-то больно знакомая фамилия.
– Может, она где-то и проходила по вашим бумагам, должна была проходить.
– Погоди, погоди, Глеб Петрович, кто это?
– Это хранитель Смоленского краеведческого музея.
Правда, он уволился уже давно, более двух лет тому назад. Так вот, к нему и приходил этот мужчина. Он интересовался коллекцией барона фон Рунге и показывал свое удостоверение офицера КГБ.
– Сколько, ты говоришь, лет назад этот Скуратович уволился?
– Немногим более двух лет.
– И к нему приходил этот офицер КГБ?
– Да, незадолго до увольнения.
– Так КГБ уже больше трех лет не существует, он переименован в ФСБ.
– Я это знаю, – ответил Глеб, – но я выкладываю ту информацию, которую имею.
– Слушай, откуда ты ее взял?
– Старик Скуратович рассказал. Он лежит в психиатрической клинике имени Ганнушкина, где ваш покорный слуга выполнял ваше задание. Там мы с ним и познакомились.
– Что? – генерал Потапчук подался вперед. – Старик в сумасшедшем доме рассказал тебе о каком-то сотруднике КГБ, интересовавшимся коллекцией барона фон Рунге два года назад, так?
– Да, генерал, все верно, именно так.
– И ты поверил сумасшедшему?
– Поверил, потому что у меня нет оснований ему не верить. Лечащему врачу он врать будет, а мне с какой стати? Тем более, видите, как похоже он нарисовал меня? Скорее всего, что и этот мужчина похож.
– Тебя он видел, когда рисовал. А того мужика через два года припомнил?
– Лучшего свидетеля у меня нет, да и у вас, кажется, тоже.
– Не зная фамилии, – генерал пожал плечами, – имея лишь этот портрет, найти офицера КГБ? В принципе, все это проблематично… Да и как-то мне не верится в эту историю. Может, это все вообще бред больного?
– Воля ваша, Федор Филиппович, но я почему-то чувствую, что это верная ниточка и, возможно, единственная.
– Да ты представляешь, Глеб Петрович, чтобы залезть в архив, в картотеку, в личные дела офицеров нужно специальное разрешение. Придется просмотреть сотни личных дел. В надежде, что авось повезет, рисунок безумного старика совпадет с фотографией.
– То-то будет удача, – незлобно, но в тон Потапчуку, рассмеялся Сиверов.
– А еще что-нибудь у тебя есть?
– Есть, – кивнул Глеб. – Есть особая примета этого мужчины.
– Ну… – с интересом посмотрел на Глеба генерал Потапчук.
– У него что-то с правой рукой.
– Что именно?
– На правой руке он носит перчатку. Он дважды появлялся в Смоленске, и все время на правой руке у него была перчатка.
– Ты говоришь, в феврале месяце? Так ведь оно и не мудрено, зима на дворе.
– Да, да, все так. Только любой нормальный человек перчатки снимает в помещении. И здоровался он левой рукой. Я почему-то верю старому хранителю, и мне кажется, что начать нужно, Федор Филиппович, не через отдел кадров ФСБ или КГБ, а вернее будет через…
– Через поликлинику?
– У них ведь должны храниться медицинские карточки всех сотрудников? Ведь каждый офицер проходит диспансеризацию и раз в несколько лет полностью обследуется…
– Логично, – сказал Потапчук, наливая себе и Глебу кофе. – Слушай, Глеб Петрович, скажи честно, как это у тебя получается, занимаясь одним делом, сразу же войти в другое? У меня такое предчувствие, – тонкая улыбка появилась на лице генерала, – что предложи я тебе сейчас заняться еще и третьим, и у тебя тут же появится какой-нибудь человек, связанный именно с этим делом, а самое главное – мы об этом человеке знать незнаем. Как это ты так ухитряешься, а?
– Не знаю, генерал, – рассмеялся Сиверов, но его смех был немного усталым, хотя и веселым. – Может, просто-напросто я везучий, и на меня, как мухи на мед, летят все эти свидетели, подельщики, участники?
Я и сам не знаю. Ведь мог послать надоедливого старика куда подальше? Мог, – сам себе ответил Глеб, – но почему-то не послал. Наверное, я чувствовал, что он мне понадобится, что именно безумный Скуратович, «хранитель тайн», как он себя называет, принесет мне нужную информацию.
– Послушай, Глеб Петрович, а что со стариком?
Чем он мается?
– Мания преследования, как я понимаю. Ему все кажется, Федор Филиппович, что его хотят извести, сжить со свету. То ему чудится, будто стекло толченое в кашу подсыпали, то соседи газом травят, то родная дочь вместо макарон крысиные хвосты варит.
– Крысиные хвосты? – ахнул генерал Потапчук.
– Ну, не крысиные, так мышиные. Крысиные слишком толстые, – с видом знатока заметил Глеб.
Генерал Потапчук даже вздрогнул: Глеб рассуждал о крысиных и мышиных хвостах настолько серьезно, что можно было усомниться и в его здравомыслии. Не мог же он спятить за пару дней в сумасшедшем доме…