Большая книга о разбойнике Грабше
Шрифт:
Она разожгла огонь в очаге и доварила варенье. Одновременно вскипятила воду на краешке очага и приготовила чай для разбойника. Он был еще очень слаб. Даже не мог жевать. Несколько дней он питался одним супом — ничего больше не мог проглотить.
Знаменитый аппетит возвращался очень медленно. Грабш лежал на куче сена и не обращал внимания на летучих мышей, заляпавших его пометом. Олли хлопотала по хозяйству одна: разлила варенье по банкам, нарубила дров и подбросила их в огонь, приготовила еду, выбросила старое вонючее сено и соорудила постель из сухих
Теперь почти каждый день шел дождь, и от ненастья гнулись деревья. За ночь заросли ежевики и запутавшиеся в них волоски бороды Грабша (а также его отца и деда) покрывались инеем, а иногда падал редкий снежок. Чтобы в пещеру не задувало, Олли завесила вход огромным разбойничьим мешком Грабша. Он все равно был пока не нужен. Теперь внутри было темно. Свет шел только от очага. Олли часто мерзла. Иногда тайком плакала. Особенно грустно ей было, когда огонь за ночь успевал прогореть и наутро с потолка свисали сосульки. Тогда она с нежностью вспоминала свою теплую комнатку в домике тети Хильды в деревне. А еще она с каждым днем становилась толще и толще!
— Я и раньше была не худышка, а теперь превращаюсь в шар, — жаловалась она.
— А я не против, — отвечал Грабш, — будь хоть шариком, хоть кубиком, ты нравишься мне все равно.
Но унывать было некогда. Дел всегда было по горло.
— Кончай возиться с дурацкими орехами, — ворчал разбойник, не вставая с листвяной постели. — Вот поправлюсь, за одну ночь добуду больше еды, чем ты тут собираешь за неделю.
— Поправься сначала, — отвечала Олли. — Лежишь пластом, как коровья лепешка.
Эти слова его разозлили. Его, средь бела дня (хотя уже вечерело) снявшего сапоги с капитана полиции Фолькера Штольценбрука, его, водившего за нос всю Чихенбургскую округу, сравнили с жидкой коровьей лепешкой!
Он приподнял голову. Опустил и поднял еще десять раз. Двадцать раз. Повертел головой туда-сюда. Потом упал на подушку, накрылся до самого носа розовым одеялом, которое стащил с бельевой веревки у одной пожилой дамы, и проспал до самого вечера и с вечера до утра. Так сильно устал от упражнений.
Зато на следующий день он уже поднимал руки под прямым углом.
Он делал зарядку с железным упорством. Через три дня смог сам сесть в постели. А еще через три дня поднял Олли на вытянутых руках. Раньше об этом и говорить не стоило, подумаешь, какие мелочи. Но теперь у него даже пот выступил на лбу.
— Вот видишь, — ликовала Олли, пока он держал ее над собой, — все получается!
— Только ноги не слушаются, — вздохнул он. — Делают вид, будто они не мои.
Тогда на ноги она надела ему новые носки — мягкие, пушистые
— Теперь дело за аппетитом, — подбадривала его Олли, — ешь как следует и скоро будешь как новенький!
И она нажарила ему целую сковородку картошки со шкварками и велела доесть все подчистую.
В могилу и обратно
Аппетит возвращался, особенно во время еды. С каждым днем Грабш съедал все больше, и скоро припасов, которые он натаскал с разбоя за лето, почти не осталось. Наконец, в последний ноябрьский день он собрался с силами и, шатаясь, вышел из пещеры — сделал несколько шагов по свежему снегу.
Олли сияла, хотя выглядел разбойник неважно: бледный и такой худой, что кожаные штаны можно было дважды обернуть вокруг него. Все мускулы у него ужасно ослабли, и он еле-еле добрел до ямы, которую выкопала Олли.
— Мастерская работа! — похвалил он. — Никогда бы не подумал, что ты так здорово копаешь.
И Олли засияла еще ярче.
— Ура! — выкрикнул разбойник, — еще несколько дней, и пора на разбой!
И тут Олли заплакала. Она закрыла лицо фартуком и зарыдала, повторяя сквозь слезы:
— Ты столько дней прожил без разбоя. Зачем опять привыкать?
— Да у меня просто был перерыв, — мрачно сказал он. — А если кому и надо здесь от чего-то отвыкнуть, так это тебе. От того, чтобы вечно меня поучать и отучать. С ума сойти можно!
— Тебе все равно нельзя много ходить, — ответила она, — ты ослаб.
— А есть мы что будем, скажи на милость, когда у нас припасов осталось до послезавтра? Орехи с ежевичным вареньем?
— Почему бы и нет? — сердито сказала она. — А хочешь — подстрели нам зайца или оленя.
— А где мне взять дробь и патроны, если не грабить? — спросил он. И она не знала, что на это ответить.
На следующий день он доковылял до болота. Снег еще не растаял и сверкал на солнце.
— Олли, выходи, — покричал он в сторону пещеры. — Давай посидим у болота, как летом. Помнишь, как хорошо было?
И он смел снег с печной дверцы.
— В такую погоду? — удивилась Олли. — Холодно сейчас. Застудишься. Схватишь воспаление мочевого пузыря.
— Кто — я? Да я в жизни ничего лишнего не хватал, — проворчал Грабш.
— Кроме мухоморов, — пошутила Олли. — Я сейчас варю клецки. Если их не снять с огня вовремя, разварятся в кашу.
— Все равно я их съем, — мирно отозвался Грабш. — Иди-ка сюда.
Тепло и уютно было сидеть на коленях у разбойника, обернувшись его бородой, и она увидела, что болото и зимой бывает красивым. Снег лежал на камышах и осоке, как сахарная пудра.
— Да, хорошо здесь, — ласково сказала она. — Посидели — и хватит. Тебе надо беречься.
— Беречься? — заревел он. — Да я уже могу бегать!