Большая книга ужасов – 61 (сборник)
Шрифт:
Скорее всего, ведьмака остановила не Зойка, а простое соображение, что фотографий можно сколько хочешь напечатать. Настоящая-то, страшная сила – не от них, а от мертвых костей. И дядя Тимоша убрал фотографии в шкатулку из бересты. Береза – чистое дерево, может снять несильный наговор и даже порчу.
– Еще есть? – спросил он.
Мы сказали, что есть у археологов и в музее, на стенде в рамочках. А ведьмак:
– Ну-ка, Зоюшка, почисти мне пиджак и сходи к соседям, попроси гуталина. Завтра поедем в город.
Мне было пора домой. Но трудно встать и уехать, когда тайна у тебя под носом, лежит на столе в берестяной шкатулочке. Зойка ушла за гуталином,
Конечно, дядя Тимоша понимал, что я сижу не просто так, а хочу спросить, какая опасность в фотографиях и, главное, в древних могилах. А раз он понимал, то я и не спрашивал. Разговоры с ним часто состояли из таких игр в молчанку: ты понимаешь, что он понимает; он понимает, что ты понимаешь, что он понимает… В конце концов он, может быть, и ответит на незаданный вопрос.
– Сколько ножек у стола? – раздвинул губы ведьмак.
Я сказал, что четыре, хотя чувствовал подвох.
– Не у любого, а у этого.
Я посмотрел и опять сказал:
– Четыре.
– Плохо смотришь.
Тогда я поднял свисающую скатерть, нагнулся и заглянул под стол. Одной ножки не было. Ведьмак задвинул стол в угол, вот он и не падал.
– Думай до завтра, – одной фразой закончил урок и попрощался дядя Тимоша.
Я сказал:
– До свидания, Тимофей Захарович. – И медленно-медленно пошел к двери. Может, ведьмак сжалится, добавит хоть одну подсказку? Или самому спросить? Коротко, в его стиле: «Это и могил касается?».
– Да, – бросил он мне в спину.
Читать мысли дословно, как газету, не умеет никто. Уж поверь мне. Зато ведьмак тонко чувствовал настроение, а это все равно, что знать, о чем думает человек. Ведь как он раскусил Фому? Почувствовал обман – и все. А что собирался сказать журналист, какую справку подделал – это уже мелочи. Словом, я не сомневался, что дядя Тимоша угадал мой вопрос. Оставалось угадать, что означает его ответ.
До города, если не торопиться, был час езды на музыкальном велике. К концу пути я начал кое-что понимать. Мы всегда видим только часть вещи, а остальное воображаем. Глядим на стол: ага, не падает, значит, под ним четыре ножки. Глядим на чайник: ага, можно в нем воду вскипятить. Хотя ножек не всегда четыре, а чайник может оказаться дырявым…
А ведь, пожалуй, ведьмак преподал мне основы своего нейрогипнотического программирования, а точнее, раздела «отвод глаз». Только неясно, какая тут связь с древними могилами… И вот еще вопрос. В прошлом году ведьмак ездил на раскопки, посмотрел и успокоился. А теперь говорит: «Проглядел». Это что же выходит, прошлогодние скелеты были лучше? Миролюбивее, что ли?
Купеческая усадьба утопала во мраке, как писали в старинных романах. Окна светились только в директорской мансарде. Так надо из-за пожарной опасности или, наоборот, безопасности – тетя Света объясняла, но меня почему-то не увлекло. Главное я и сам видел: кто из музейщиков уходит последним (уборщица чаще всего), дергает рукоятку на боку железного ящика, и во всех залах вырубается электричество. Можно не беспокоиться, что где-то горит забытая лампочка или грозит пожаром заискрившая розетка. Другое дело, что добираться до мансарды приходится в потемках. Тетю это не напрягало, а кроме нее в мансарде никто и не жил до нашего с Жекой приезда.
Мне, на случай если задержусь у ведьмака, был доверен ключ от черного хода. Что племянник может бояться темноты, тете и в голову не пришло. Еще чего – в четырнадцать лет!
Я и не боялся. Но воображение играло.
Отпер
Свет фонаря с улицы падал на рукав и полу какой-то длинной одежды из грубого сукна. Солдат в шинели?.. Я прикинул, что, если он бросится, успею захлопнуть дверь и повернуть ключ.
Силуэт у стены не шевелился. Глаза привыкали к темноте, я уже разглядел, что головы у него нет – одежда просто висит на крючке. Подошел. «Шинель», узкая в талии, неимоверно расширялась книзу, словно ее шили на снежную бабу. Воздух в прихожей отдавал тухлятиной. Ясно: тетя Света раздобыла уникальный то ли армяк, то ли зипун и повесила проветриваться…
Еще одно маленькое приключение – уйти из прихожей. Она ж без окон. Аттракцион «Сбор шишек в темноте».
Я распахнул дверь пошире и при свете уличного фонаря вставил ключ с внутренней стороны. Оглянулся, нацеливаясь на следующую дверь (шесть шагов до нее, отмеренных не один раз). Захлопнул за собой черный ход и очутился в кромешной тьме. Запереть замок, ключ – в карман. Шаг, второй, третий… Запах тухлятины от армяка-зипуна стал сильнее. Четвертый, пятый, ше… Вытянутая рука наткнулась на стену. Промахнулся… Нашарил дверь, распахнул и оказался в кладовой купеческой лавки.
Здесь хотя бы окна имелись – под самым потолком, узкие, словно пулеметные амбразуры, чтобы не соблазнять воров. За пыльными стеклами розовело закатное небо. Освещение так себе, но можно что-то разглядеть, а что-то угадать в густой тени.
Я удачно разминулся с десятком ушатов, висевших на столбе как виноградная гроздь аккурат на высоте лба. Обошел прикрепленные к потолочной балке огромные весы коромыслом и зацепился ногой за пудовую гирю. (Ага, чугунный шар, сверху ручка петлей. Это сейчас такие гири – спортивные, а вначале их придумали для торговли). Ступня угодила прямо в ручку, я кувыркнулся через гирю и лицом упал в мешок с мукой. На вкус мука оказалась мелом. (Понятно – чтобы мышей не кормить. Вон, связки баранок на стене нарочно покрыты самым вонючим паркетным лаком, а все равно их грызут помаленьку.)
Небо за окнами темнело, и я заторопился. Отплеваясь и выковыривая из глаз комки мела, приставным шагом скользнул мимо ящиков с гвоздями (вот будет пирсинг, если споткнуться и упасть). Далеко обошел флотилию чугунных утюгов, немножко врезался в полку с керосиновыми лампами, замер… Лампы звякнули, но устояли. Остался совсем темный угол, зато с вениками – на них в случае чего и падать приятно. Прошуршал в потемках, нашарил дверь, открыл – всё! Считай, первый уровень пройден.
Я стоял в лавке купца. Торговый зал маленький – группе в десяток экскурсантов уже тесно. По трем стенам буквой «П» – полки с выставленным товаром и широкие прилавки; в четвертой стене входная дверь и по бокам от нее витрины. Свет уличных фонарей за ними с отвычки казался таким ярким, что приходилось щуриться.
Вход в лавку был и парадным входом в музей – прямо отсюда начинались экскурсии. Все здешние экспонаты я видел не меньше двух раз в день, когда выходил из дома и возвращался. А однажды сам торговал за прилавком билетами и копиями старинных открыток с видами Ордынска. Не задерживаясь, я нырнул в дверь среди полок и поднялся на второй этаж, в жилые комнаты, ставшие музейными залами.
Идти по музею при свете меркнущего заката было не веселее, чем по кладбищу. От пронзительного скрипа половиц под ногами замирало сердце; зловеще отблескивали кинжалы и сабли на стенах; манекены в длинных купеческих сюртуках казались притаившимися ниндзя.