Большая книга ужасов – 91
Шрифт:
Вот же пес, а?! Слова в простоте не скажет.
– Слушай, а ты в прошлой жизни кем был? – повернулся я к нему.
– Как это кем? – вытаращился Пепел. – Псом, понятное дело. Ты ж меня видел не превратившимся. Пепельным лабрадором я был. Вот ее, Коринны, пепельным лабрадором. Уникальная масть, между прочим!
– Ладно, а в позапрошлой? – допытывался я.
– Не знаю, не помню, а что?
– Думаю, ты был ученым. Профессором каким-нибудь.
– Ну, спасибо! – раскланялся Пепел. – Но почему ты так решил?!
– Сильно умно говоришь! Одно «гипер-р-пр-ростр-ранство» чего стоит! А ты понимаешь, что это вообще значит?
– Конечно, – кивнул Пепел спокойно. – Так называется пространство, в котором больше четырех измерений.
– Ты был профессором физики, это точно! – засмеялась Коринка. – Мне стыдно! Я ведь тебя на поводке водила и даже на цепочке!
«И днем и ночью пес ученый все ходит по цепи кругом!» – чуть не ляпнул я, но, к счастью, промолчал. Было о чем подумать в связи с ответом «профессора физики»!
Ну да, в гиперпространстве больше чем четыре измерения, то есть не только длина, ширина, высота и время. Обычные законы физики в гиперпространстве пасуют: например, можно перемещаться со скоростью даже больше трехсот километров в секунду, то есть опережать скорость света. Но гиперпространство – это не обязательно космические приключения, другие планеты, все такое. Именно через него проходят коридоры, связывающие разные времена и разные пространства. И оно переменчиво! В нем нет ничего постоянного! Но что именно, какая сила изменяет это самое гиперпространство? Мне кажется, его изменяет объект, который попал в эту безумную субстанцию, испытывает ее воздействие – но одновременно является и субъектом, который на него влияет. Его воображение, его радость, его страх, его совесть, в конце концов, делают из небывальщины то, что ей самой и не снилось! Да взять хоть тот же «Солярис» Станислава Лема. Одним из параметров гиперпространства была больная совесть Криса Кельвина, Сарториуса, Снатра, Гибаряна. Кто-то из героев говорил: «Содержание моих галлюцинаций, каким бы оно ни было, мое личное дело», – но это было вовсе не его дело, потому что эти галлюцинации начинали жить своей жизнью, формировали окружающее, они воздействовали на Океан, хотели того или нет! А что формирует ту Ведему, в которой мы с Коринкой и Пеплом оказались? О моей больной совести и речи нет, потому что гнусные инвективы деревяшки ни фига не заставили меня комплексовать! Я ни в чем перед своим мертвым братом не виноват. Я просто хочу знать, знать, знать, почему сюда попал! И зачем сюда попали французы.
А они в самом деле французы? То есть настоящие люди?..
Ладно, Пепел такая же нежить, как мой братец и почтальон. А Коринка? Кто она? Какая-нибудь гиперпространственная русалка, которая оказалась в Ведеме, чтобы сначала задурить мне голову, а потом свернуть шею?
А мож, они шпиены? А я тот самый Штрилиц, за которым тащится парашют?
– Я прямо вижу, как у тебя колесики в голове вертятся, – ухмыльнулся Пепел. – Говори, о чем задумался?
– О том, как и зачем мы все сюда попали, – ляпнул я, решив, что прямой путь – кратчайший к достижению цели. – Я вам про себя все рассказал. А вы здесь откуда? Французы в России – как очутились?!
– Мы с Коринной прошли через «Пети Сентюр», – печально вздохнул Пепел.
Я насторожился. Интересная новость! Они попали сюда через какой-то «Пети Сентюр»! Что бы это значило?.. «Маленький пояс», вот что! Не знаю, откуда я это знаю, но откуда-то знаю… [3]
– Что за пояс?
– Это старая железная дорога в Париже, – пояснила Коринка.
Железная дорога?! И что, она аж до России тянется? Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд запоздалый? Пройти по шпалам больше трех тысяч километров (или сколько там до того Парыжу?) пешком этой парочке вряд ли бы удалось за короткий срок: у Коринки кроссовки не стоптаны и платье не изорвано, да и раненый, обожженный пес умер бы, если бы их путешествие длилось долго. Значит, попали сюда быстро. И скорее всего, Пепел был ранен именно в это время…
3
Le Petit Ceinture – «Маленький пояс» (франц.).
– «Пети Сентюр» была первой кольцевой железной дорогой в Париже, – пояснила Коринка. – Ее построили в 1852 году вокруг центральной части столицы гораздо ниже уровня города, хотя для этого пришлось пробиваться через скальные породы. Наткнулись на месторождение кремния, правда очень небольшое, его даже разрабатывать не стали. После сооружения «Пети Сентюр» перемещаться по городу стало гораздо проще. Но в 1934 году начали строить метро, и старую дорогу забросили. Часть ее вообще закрыли. Открытые места превратили в места для прогулок: шпалы и рельсы убрали, насыпали гравий. Скалистые стены заросли деревьями и кустами, где живут белки, ежи, даже лисы! Ходили слухи, будто в 1940 году, когда боши [4] уже обосновались в Париже, какой-то гитлеровский ученый проводил там опыты с деревьями. Они росли неимоверно, отрывались от каменных стен, а в грозу чуть ли не человеческими голосами говорили… Много чего говорили. Словом, старушечий бред. Опыты запретили, когда несколько бошей из числа оханников от страха умерли. Но гулять там было классно и в наше время! Спускаешься туда, например, на вокзале Отей или Муэтт, бредешь до какого-нибудь старого тоннеля, потом проходишь через него, выходишь опять на открытое место, снова идешь через тоннель…
4
Так французы презрительно называли захватчиков немцев еще со времен Франко-прусской войны 1870–1871 гг. Слово boche – это сокращенное caboche (франц.) – башка. Иногда tкte de boche (голова боша) означало tкte de bois (деревянная голова).
Так, рельсы-рельсы, шпалы-шпалы отпадают. Дорога кольцевая.
– Говорите, там старые тоннели?.. – задумчиво спросил я, вспомнив здешние деревья. – Это через один их них вы сюда попали? И не через тот ли, где деревья болтали?
Пепел так передернулся, что с него даже пепел посыпался, а Коринка чуть ли не истерически закричала:
– Да, не надо, не надо! Это… это ужасные воспоминания!
– Ужасные, – подтвердил Пепел. – Ты думаешь, только человеку нелегко вспоминать свою трагическую гибель? Можешь мне поверить – псу не легче.
– Все псы попадают в рай, – ляпнул я.
– Может быть, – вздохнул Пепел, – но если здешнее гипер-р-пр-ростр-ранство – это рай, то я, наверное, предпочту ад.
– Слушай, Коринка, – сказал я, но тут же спохватился: – Извини, можно я тебя буду так называть? А то Коринна звучит очень уж пафосно. А мы тут как бы друзья…
– Ну давай называй, – хихикнула она. – Очень мило. Мне нравится!
– Это ты хорошо придумал, Александр-р, – снисходительно кивнул Пепел. – Мне тоже нравится.
– Так вот, Коринка… ты хочешь выбраться отсюда?
Она только глазами сверкнула:
– Без вариантов.
– И ты, Пепел?
– А ты как думаешь?!
– Я думаю, что мы должны быть совершенно откровенны друг с другом. Знать все детали того, как попали сюда и почему. Я вам о себе все рассказал. А вы впали в истерику от самого простого вопроса. И вообще… с чего вы, например, взяли, будто никто из здешних не может даже во двор войти, если в них не осталось хоть чего-то человеческого? Выяснили это эмпирическим путем?
– Они просто сюда не лезли, никто не лез, кроме недочела, тени девочки на качелях и твоей знакомой деревяшки. Даже… Древолаз, – выдохнула Коринка и так задрожала, так стиснула свою кофту, так зябко обхватила себя за плечи, словно изо всех щелей вдруг подуло ледяным ветрищем.
Да меня тоже, если честно, мороз пробрал.
– Это кто ж такой?
– Это часть Древа зла, – неохотно заговорила Коринка. – Как бы его воплощение, похожее на человека. Древо зла стоит на месте, а Древолаз ходит по деревне, по лесу… и не знаю, где еще бывает.