Большая нефть
Шрифт:
— Такая у нас работа, — заключил товарищ Касатонов.
Наверное, у любого другого эта обычная фраза прозвучала бы высокопарно, но Касатонов произнес ее совсем просто, как выдохнул.
Такая работа.
Вот такая работа, думал Буров… День за днем, день за днем — в мороз и в дождь, в жару и в зной, выходить на работу и впиваться буром в землю, заставляя ее отдавать человеку свои сокровища…
Ольга Дорошина быстро шла на поправку. Ей повезло — она стояла дальше от огня, когда вспыхнул бензин. Да и молодой здоровый
Макар Степанович проводил в больнице каждый день не менее часа. Потом его Ольга выгоняла — нужно было возвращаться домой и заниматься детьми. Только теперь Макар Степанович в полной мере оценил тот титанический труд домоводства, который лежал на его супруге. У Ольги Валерьевны как у опытного агронома все было подчинено плану и науке. Она ничего не пускала на самотек — ни выращивание лука на подоконнике, ни делание детьми уроков, ни мытье посуды. Для всего существовали особое расписание и норма расхода. Например, не больше одного куска хозяйственного мыла в неделю, не больше четырех тетрадок в две недели — и так далее.
— Макар, я должна серьезно поговорить с тобой, — объявила Ольга Валерьевна, когда муж в очередной раз пришел навестить ее. — Тетя Маша никак не поправляется. Вроде ей получше, но окончательного выздоровления не происходит. Доктор говорит, в Сибири нет хорошего ожогового центра. Необходимо отправить ее в Москву.
— Сделаю, что смогу, — ответил Макар.
Ольга сразу «встопорщила перья»:
— Такой ответ меня не устраивает. Жизнь тети Маши в опасности. Она пострадала на рабочем месте. Можно сказать — на боевом посту. А ты меня кормишь сказками про «сделаю, что смогу»! Нет, дорогой мой Макар Степанович, ты обязан сделать для нее невозможное…
— Честное слово, Оля, мы поможем. — Дорошин приложил руку к сердцу. — Я Бурова подключу. Первым же самолетом переправим. А Буров позвонит кому надо, в Москве ее сразу устроят в больницу.
— Ладно, — смилостивилась Ольга Валерьевна и вынула список дел, написанных четким косым почерком на тетрадном листе. — Здесь то, что ты должен сделать по дому. Пожалуйста, не пропускай ни одного пункта. Все одинаково важно.
Макар покачал головой. Такие списки она составляла для него каждый день.
Ольга Валерьевна тем временем вынула из кармана еще один листок.
— А это — то, что ты обязан знать о воспитании детей. Не позволяй им читать с фонарем под одеялом. Особенно Ане. Она любительница. Пусть не едят, когда они не за обеденным столом. А то Валя любит запустить пальцы в кастрюлю. Объясни ей, что так делают только самые невоспитанные буржуи. Я тебе записала для памяти. Потом. Им нужно прочесть к школе «Каштанку» и «Детство Темы». Пожалуйста, проконтролируй. И учти, когда я вернусь, я все проверю.
— Боже, Оля, неужели ты и для себя такие списки пишешь? — не выдержал Макар Степанович.
Агроном Ольга Валерьевна улыбнулась:
— Конечно нет! Я все держу в голове.
— Равняйсь, смирно, — вздохнул Макар и осторожно обнял жену. — Умница ты моя. Скорей поправляйся и возвращайся домой, а то я же без тебя как без головы…
Высоко в небе летел самолет и с каждым часом, с каждой минутой стремительно приближался к Междуреченску. Галина Бурова смотрела в иллюминатор. Облака затягивали землю, не позволяли разглядеть то, что проносилось внизу… Но она закрывала глаза и как будто воочию видела бескрайние хмурые таежные просторы, огни на буровых вышках — как будто сигналы, посылаемые неизвестно кому… И где-то там, очень далеко, ходит человек, который, как поняла Галина, был ее жизнью: Григорий.
Мама отговаривала. Дважды приходил бывший ухажер студенческих времен. Защитил две диссертации, один раз женился, один раз развелся, детей нет. Благополучный, унылый московский «жених». Невест почему-то нет, кстати (с чего бы?). Приносил в подарок конфеты и духи «Красная Москва». Рассказывал о своих успехах на научном поприще. Рассказывал скучно. Когда Буров говорит о нефти — аж кровь вскипает: тут и страсть, и ненависть, и ревность… что угодно. Потому что он о нефти говорит. А не о своих достижениях, уже отмеченных начальством и коллегами. И как только мама не замечает этого тихого, вялого эгоизма?
Слабая улыбка показалась на губах Галины. Ни один человек, если поставить его рядом с Григорием, не выдерживает такого сравнения…
— Зачем ты поедешь в Сибирь? — спрашивала мама уже напоследок, когда Галина собрала вещи и готовилась выйти из дома и сесть в такси. — Цивилизованные же люди! Ты вполне могла бы написать ему или позвонить по телефону. Развод — самое обычное дело. Многие женятся и разводятся по три-четыре раза. Человек не должен на всю жизнь обрекать себя…
— Мама, — оборвала Галина, — я не могу говорить такие вещи по телефону. Только глаза в глаза.
— Но ты ему все выскажешь? — настаивала мама.
— Конечно, — сказала Галина.
Она взяла чемодан и вышла за дверь. Мать вздохнула. Она понимала, что дочь в Москву не вернется. Она возвращалась туда — к своему Григорию. Что-то, видать, было между ней и Буровым такое, что не поддавалось ни словесному описанию, ни контролю разума. Любовь, должно быть. Странно. Потому что Галина совершенно не подходила своему мужу. Они абсолютно разные. Абсолютно.
Этот рабочий день выдался у Григория Александровича тяжелым. Из Москвы вернулся с партийных курсов главный инженер — товарищ Федотов. Исполняющий обязанности главного инженера — Векавищев — был со своей должности, соответственно, смещен, о чем Андрея Ивановича и оповестил товарищ Буров лично. Векавищев ничего не сказал — а что тут скажешь? — и отправился «отдыхать» в ожидании следующих распоряжений.