Большая охота
Шрифт:
Одиночка во льдах…
Классическое описание охоты на белого медведя в период активного освоения Арктики приводит Роберт Пири в книге «Северный полюс»:
«На этом берегу были места, где водились мускусные быки, и мы смотрели во все глаза, но не заметили ни одного животного.
Через несколько миль мы наткнулись на следы двух оленей, а проехав чуть дальше, были наэлектризованы напряжённым шёпотом зоркого Эгингва (один из эскимосов, входивших в экспедиционную партию Пири. – М. К.):
– Нануксоа!
Он взволнованно указывал на середину фьорда, и, проследив взглядом за его пальцем, мы увидели кремовое пятно, не спеша продвигавшееся к горлу фьорда, – белый медведь!
Нет зрелища, которое пробуждало бы жажду крови в сердце эскимоса так же живо, как вид белого медведя. Я, во всяком случае, такого не знаю. И при всём своём равнодушии к охоте в Арктике я был взбудоражен не менее моих спутников.
Пока я стоял перед собаками с кнутом в каждой руке, удерживая их на месте, – ибо эскимосская собака не хуже своего хозяина знает, что такое „нануксоа“, – трое эскимосов как безумные сбрасывали поклажу с саней. Как только с этим делом
Медведь заслышал нас и огромными скачками устремился к противоположному берегу фьорда. Я встал к стойкам саней, дав Эгингва возможность прилечь и отдышаться. Вне себя от возбуждения мы летели по заснеженной поверхности фьорда.
На середине фьорда снег был глубже, и собаки не могли бежать так быстро, хотя рвались вперёд изо всех сил. Но вот они учуяли след – и тут уж ни снег, ни что другое не могло их удержать. Ублуя, один со своей сумасшедшей упряжкой, далеко опередил всех нас. Достигнув противоположного берега почти одновременно с медведем, он тотчас распряг собак, и мы увидели, как они погнались за зверем – крохотные точки величиной не больше комара, стаей взбегающие вверх по крутому склону. Прежде чем мы добрались до берега, Ублуя уже поднялся на вершину склона и сигнализировал нам оттуда, чтобы мы двигались в объезд – суша эта была не что иное, как остров.
Мы объехали остров кругом и нашли то место, где медведь вновь спустился на лёд. Он продолжал бежать по льду фьорда к западному берегу, преследуемый Ублуя и его собаками.
Самым странным в поведении медведя было то, что, как сказал мне Эгингва, он вопреки обычаю всех медведей в стране эскимосов не остановился, когда собаки настигли его, а продолжал бежать. Для Эгингва это было верным доказательством того, что в медведе сидит сам великий чёрт – грозный Торнарсук. Мысль о том, что он гонится за самим чёртом, ещё больше взволновала моего спутника.
Следы белого медведя.
По другую сторону острова снег был глубже и заметно замедлял наше продвижение. Поэтому, когда мы добрались до западного берега фьорда, то увидели издали медведя и собак Ублуя, которые медленно карабкались вверх по склону. Мы и наши собаки сильно запыхались. Но лай высвобожденных собак где-то наверху среди утёсов придал нам новые силы. Он означал, что собаки наконец выставили зверя. Достигнув берега, мы выпрягли и выпустили своих собак. Они побежали по горячему следу, а мы как можно быстрее последовали за ними.
Вскоре мы подошли к глубокому ущелью. Судя по доносившимся звукам, собаки и медведь находились где-то на дне.
Однако стены ущелья были слишком отвесны, так что по ним не мог бы спуститься даже эскимос, и мы не видели добычу. Медведь, по всей видимости, был под каким-то выпирающим уступом с нашей стороны.
Я направился вверх по ущелью, отыскивая место, где можно было спуститься, как вдруг услышал крик Эгингва: оказалось, что медведь прошёл вниз по ущелью и теперь взбирается вверх по противоположному склону. Я поспешил назад по скалам, покрытым глубоким снегом, и вдруг увидел зверя в ста ярдах от себя. Я поднял ружьё, дал два выстрела, но медведь продолжал подниматься по склону ущелья, – должно быть, я слишком запыхался и не сумел как следует прицелиться. Поистине в медведе сидел сам Торнарсук!
Тут я почувствовал, что жестоко оббил о камни культи обеих ног: пальцы на ногах у меня были отморожены ещё в 1899 году в Форт-Конгер. Ноги разболелись ужасно, и я решил отказаться от дальнейшего преследования медведя по крутым, усеянным валунами утёсам.
Вручив своё ружьё Эгингва, я сказал ему и Кулатуна, чтобы они продолжали погоню, а сам спустился по утёсам к саням и пошёл вдоль берега по льду фьорда. Но не успел я пройти сколько-нибудь значительное расстояние, как вдали послышались крики, и вскоре на верхушке горы появился эскимос, взмахами рук давая понять, что охота успешно завершилась.
Прямо впереди, как раз напротив того места, где появился эскимос, был вход в глубокую расщелину. Я поставил сани напротив и стал ждать. Немного погодя я увидел эскимосов, с трудом прокладывавших себе путь вниз по расщелине. Собак припрягли к медведю, и они тащили его за собой наподобие саней. Это было интересное зрелище – расщелина с крутыми каменистыми стенами в изодранной снежной мантии, возбуждённые собаки, волокущие столь необычный груз, бездыханная кремовая туша медведя, залитая кровью, кричащие и жестикулирующие эскимосы.
Когда медведя наконец спустили на берег, я сфотографировал его, меж тем как эскимосы ходили взад и вперёд, оживлённо переговариваясь: для них теперь было несомненным фактом, что в медведе сидел чёрт, иначе почему бы он стал убегать, когда собаки настигли его? Тонкости арктической демонологии не доступны пониманию белого человека, и я не принял участия в споре относительно того, удрал ли чёрт, когда винтовка Ублуя поразила его телесное обиталище.
Добыча вскоре была освежёвана и разделана искусными ножами эскимосов, мясо сложено на берегу, чтобы следующие за нами отряды доставили его на корабль, шкура аккуратно уложена на сани. После этого мы вернулись к тому месту на противоположной стороне фьорда, откуда впервые увидели медведя. Там мы отыскали выброшенные из саней припасы, и так как все – и люди, и собаки – изрядно устали, а проделанная за день работа внушала удовлетворение, решено было тут же устроить привал. Мы поставили палатку, зажгли керосинки и вволю наелись медвежьего бифштекса, который оказался особенно сочным, – очевидно, из-за недавнего присутствия Торнарсука».
Как сегодня охота на белого медведя выглядит, так сказать, с нашей стороны Берингова пролива, я знаю из нескольких достаточно авторитетных источников.
Процесс до крайности прозаичен: люди (а раз это у нас, то они непременно браконьеры) переезжают вдоль побережья из точки А в точку Б на мотонартах, видят бредущего по берегу или льду «умку», догоняют его и приканчивают из любого находящегося в их распоряжении оружия.
Шприцы и медведи
Вспоминается эпизод: в районе поселения Мыс Шмидта на Чукотке в середине восьмидесятых годов случилась тяжёлая ледовая обстановка. Для белого медведя, у которого нерпа – основная добыча, это означало суровую бескормицу. Все «умки» собрались в окрестностях посёлка – на помойках, естественно. Точно так же естественно случилось ЧП: местная женщина, чукчанка, напилась «огненной воды» и прилегла отдохнуть на помойке. Кто-то из медведей спутал её с мусором и съел. На место происшествия на вездеходе приехал срочно вызванный охотовед и застрелил пару оказавшихся на той помойке медведей. На всеобщую беду здесь же (не на помойке, а в посёлке) оказался и московский корреспондент «Литературной газеты», который устроил шум на весь СССР, подав материал в духе «как фашисты расстреляли беззащитных животных».
После публикации статьи медведей боялись трогать, и они совсем распоясались – стали целыми выводками бродить по улицам посёлка. И в Москве было принято соломоново решение – медведей усыплять и спящих вывозить как можно дальше во льды. Отправили воплощать в жизнь это решение трёх охотоведов и меня (я должен был контролировать данное мероприятие в качестве представителя Академии наук СССР).
Но московские чиновники в советские годы были людьми мудрыми и отправили в Мыс Шмидта не только усыпляющее ружьё с четырьмя шприцами и снотворным, но и пять лицензий на вынужденный отстрел.
Надо сказать, что это был мой первый (и последний) опыт общения с белыми медведями.
Сами по себе звери ничего из себя не представляли – стояли целыми днями на свалке и спали там же.
Один из коллег по молодости предложил их тут же перестрелять на хрен, но главный охотовед отказался.
– Давай сперва усыпить попробуем, – сказал он.
А присланное из Москвы ружьё представляло собой одностволку 28-го калибра со стволом «цилиндр» и подъёмным целиком. К прилагаемым шприцам инструкция отсутствовала в принципе. Мы не получили ни слова информации ни про пороховую навеску, ни про дозировку препарата.
Для эксперимента взяли мы ватник, повесили его на проволоку, зарядили ружьё с навеской, вдвое уменьшенной от 28-го калибра, зарядили шприц и выстрелили.
По нашему размышлению, при достаточной навеске пороха шприц должен был застрять в ватнике.
Но шприц так не думал. Он пробил ватник и улетел в Северный Ледовитый океан.
Шприцев осталось три.
Навеску пороха уменьшили ещё вдвое.
Шприц запутался в ватнике и сломался.
А шприцы, замечу, были добротные, выточенные из латунного прутка.
Зарядили мы ружьё третьим шприцем и поехали на свалку на вездеходе.
Взял охотовед ружьё, выстрелил из него медведю в лопатку. Теперь, говорит, ждать надо минут пятнадцать, пока подействует.
А подстреленный медведь мгновенно упал, перевернулся на спину, лапами сделал «велосипед»… и затих навсегда.
Посмотрели мы на это дело, переглянулись, подходим. А он, сердешный, остывает уже.
В общем, нашли мы шприц под шкурой с другой стороны.
Расстроились очень сильно.
И положили из карабинов всех оставшихся.
Вопрос о легальной трофейной охоте на белого медведя время от времени встаёт и в России. Несколько лет назад один крупный чиновник от охоты предлагал:
– Давай я трофейную охоту на белого медведя организую! Совершенно легальную!
– И как же ты её сделаешь совершенно легальной? – усмехнулся я.
– Элементарно. Придут на побережье медведи в посёлок, мы их объявим конфликтными, возьмём разрешение на отстрел конфликтных животных. Клиент прилетает, мы одеваем его в форму МЧС, чтобы не тревожить прогрессивную общественность, даём ему автомат и везём на помойку, где эти медведи пасутся. Сто тысяч евро всё удовольствие…
Есть ли у них будущее?
Глава 2
Бурый медведь
Охоте на бурого медведя посвящено огромное количество самой разнообразной литературы. Много писал об этом и я. Подавляющее большинство распространённых на Дальнем Востоке видов охоты на медведя было описано мной ранее, в уже упомянутой книге «Мохнатый бог». Поэтому здесь, рассказывая о дальневосточных охотах, я сделаю основной упор именно на то, что может быть интересно и чего следует ожидать охотникам-спортсменам на наших и чужих берегах Тихого океана.
Сегодня бурый медведь практически не представляет интереса для широких кругов охотников Сибири и Дальнего Востока как объект мясного и какого-либо ещё промысла, в основном из-за повсеместной высокой заражённости его мяса трихинеллёзом, а также невысокой ликвидности шкур. Отстрел его ведётся с целью добычи или лап и желчи для последующей перепродажи перекупщикам из стран Юго-Восточной Азии, или трофея в виде шкуры и черепа этого хищника. Ну и, конечно, ради незабываемых впечатлений от медвежьей охоты.
Медвежий берег.
Кроме того, значительное количество медведей ежегодно отстреливается в регионах «в целях защиты жизни и собственности» (есть такое определение в законодательстве, не нашем – американском). Отстреливаются они, конечно, безо всяких формальностей, ибо происходят эти инциденты с медведями в труднодоступных местах, откуда чаще всего просто физически невозможно известить органы охотнадзора о проблемных животных.
Но здесь мы поговорим не о таких случаях, а о медведе как объекте трофейной охоты.
На востоке России распространено пять способов традиционной трофейной охоты – это охота весной на солнцепёках (подробно описанная в книге «Мохнатый бог»), охота на морском побережье с применением мотолодки, охота на приваде, охота на снегоходах и охота с подхода в горах.
Эти способы можно объединить в две группы – предусматривающие подъезд к животному на моторных средствах и предусматривающие длительное пешее перемещение в горах.
Охота на снегоходах
Охота на снегоходах выглядит так. Охотник-спортсмен сидит в нартах или специальном «корыте», которое тащится на тросе за транспортным средством. Гид-проводник, он же егерь, осматривает в бинокль заснеженные склоны сопок, находит медведя нужных трофейных кондиций, обсуждает эти кондиции с охотником-спортсменом, а затем подвозит его к зверю на расстояние выстрела.
Существует практика (правда, довольно ограниченная: мне известно всего три аутфиттерские компании, которые так делают), когда охотник сидит на снегоходе – и тогда в поиске принимают участие две машины. Но в любом случае роль гида-проводника в этом процессе – провести охотника-спортсмена в наиболее перспективные с точки зрения обнаружения и добычи трофея места, объяснить, как лучше подъехать к зверю, а также обеспечить безопасность во время охоты, ободрать шкуру и привезти её вместе с черепом в лагерь для последующей обработки.
В этих охотах огромную роль играют как рельеф местности (она должна быть доступна для проезда на снегоходах в тот период, когда медведи покинули берлоги), так и состояние снежного покрова. Должен сказать, что гиды-проводники недолюбливают снегоходные сафари – исключительно по причине того, что очень часто те проходят на пределе технических возможностей машин. Весна наступает неотвратимо и быстро, снег оседает, тает и, кажется, прямо на твоих глазах возгоняется в воздух под палящими
лучами весеннего солнца, а там, где ещё утром сияли белизной занесённые сугробами русла рек, к вечеру прорисовываются чёрные полосы открытой воды. То же и с кедровым стлаником – полукустом-полудеревом, который таится под снежным покровом – и вдруг повсеместно принимается из-под него высвобождаться, едва потеплеет настолько, что его стволы и ветви начинают наливаться весенним соком. Вот простирается прямо перед лыжами машины чистым листом снежная равнина, и вдруг раз – перед тобой, словно рука мертвеца в «Байках из склепа», вырывается чёрная, мохнатая, вся в искрах тающего снега могучая ветка…