Большая родня
Шрифт:
— Почему бы нет! — призадумался Дмитрий.
XLІ
Каждую ночь привозили из опустевшего аэродрома авиабомбы, а днем минировали подходы к лагерю.
Часть партизан занималась хозяйскими делами, готовясь к зиме. Пекли хлеб, сушили сухари, солили сало и мясо, чинили обувь.
Сначала мучились без соли, а потом под носом коменданта райцентра разбили продуктовый состав и вывезли несколько мешков плохонькой грязно-синей соли. Что не забрали партизаны — добрали люди, так как полиция с начальником и комендантом города после первых партизанских выстрелов без памяти дали деру. Тем не менее ни в полиции, ни в комендатуре оружия не нашли, кроме нескольких гранат.
Особенно дорвались до соли, которая при немцах стала дорогим и остро дефицитным товаром. За кило плохонькой грязной соли надо было принести три кило ягод, или полтора кило сухого зверобоя, или полкило масла.
Как-то под вечер Алексей Слюсарь, который был в дозоре, подбежал к Дмитрию:
— Товарищ командир, задержали трех ребят. Сильно в партизаны просятся.
— А документы проверил?
— Проверил. Будто все хорошо. Вот они.
Дмитрий развернул первую красноармейскую книжку.
— Оружие с ними есть?
— Нет.
— Таких воинов мне не надо, — пошел за Алексеем в лес.
На небольшой просеке, перед спуском в овраг, стояло трое парней. Один из них выделялся и ростом, и внимательным умным взглядом удивительных глаз — дымчато-сизых, и каштановыми волосами, волнисто спадающими на самое надбровье.
— Что скажете, люди добрые? — поздоровался Дмитрий.
— Примите в партизаны, — промолвил высокий парень.
— Откуда будете? — заметил, как между деревьями появился невысокий чернявый мужчина со связкой хвороста за плечами. Острым, изучающим взглядом посмотрел на командира, подошел немного ближе.
Дмитрий вопросами начал проверять ребят, потом спросил, что делается в селах. Помолчал.
— А что вы будете делать в партизанах?
— Как что? Фашиста бить. Вы еще не знаете меня, — и это горделиво наивное уверение высокого парня чуть не рассмешило Дмитрия.
— Фашиста бить — говоришь? А чем ты его будешь бить? Кулаком? Ты его кулаком, а он тебя автоматом! Так оно входит?
— А мы все равно переломим его, — люто показал сильные руки высокий парень.
Дмитрий внимательно покосился на него, подобрел.
— Как тебя звать?
— Пантелей Желудь.
— Так вот, Пантелей, запомни, сало поедать у нас есть кому без вас, кашевар также есть.
— Значит, не принимаете?
— Не принимаю.
— А если с оружием приду?
— Тогда увидим, какая у тебя душа. Если заячья, не приходи.
— Ну, что касается души — я не сомневаюсь. Через два дня буду у вас. Равно через два дня. Вы еще не знаете меня! — круто развернулся и размашисто пошел в лес.
— А вы через сколько дней будете?
— Где же оно, это оружие, взять?
— Там, где посеяли, когда из армии домой драпали, — жестко ответил и отвернулся от парней.
— Пошли, Николай. Строгие здесь порядки.
— Пошли, Евгений. Очень строгие. Думали, как братьев примут, а он — у нас есть кому сало поедать… Тем не менее обижайся не обижайся, а оружие надо где-то добывать.
— Конечно, надо. Пантелея уже и конем не догонишь. Лошадиную силу имеет мужик.
— А ты знаешь! Идея! — вскрикнул Николай Остапец — Есть оружие. Обойдемся и без Пантелея. Ого, еще увидим, кого раньше в партизаны примут! — и его смуглявое лицо с небольшим курносым носом снова повеселело, поднимая вверх толстые черные брови.
— Где же оно, оружие? — невероятно радостными глазами посмотрел на друга белоголовый приземистый Евгений Свириденко.
Когда Остапец и Свириденко исчезли за деревьями, к Горицвету подошел неизвестный со связкой хвороста.
— Дмитрий Тимофеевич, а меня в отряд примете? — улыбнулся, осторожно снимая ношу на землю.
— А ты кто будешь? — нахмурился. — «Откуда он меня знает?»
— Рабочий типографии. Тодось Опанасенко.
— Член партии?
— Кандидат.
— Откуда к нам дорогую узнал?
— Тур, ваш комиссар, говорил со мной. По его описанию я вас сразу узнал.
— Ага, — повеселел Дмитрий. — Оружие есть?
— Такого, что стрелять, нет. Другое есть, — покосился на Дмитрия.
Опанасенко развязал вязанку и вынул оттуда скрученный свиток кожи. Развернул его, и Дмитрий с удивлением увидел, что вся кожа была унизана плотно закрытыми кисетами.
— Табак у тебя? — промолвил насмешливо. «Тоже оружием похвалился».
— От этого табака у фашистов и рот и нос перекосятся, — почерневшими пальцами Опанасенко с любовью раскрыл один кисет, достал оттуда несколько железных палочек, подал Дмитрию.
— Шрифт? Неужели шрифт? — обрадовался тот, осторожно рассматривая литеру «С». — «Сталин» — произнесла мысль первое самое родное слово.
— Шрифт, — ответил радостно и гордо Опанасенко. — Походную партизанскую типографию сконструировали вам. Вот и валики…
— Алексей! Беги за Туром! — приказал Дмитрий Слюсарю. — Здесь такое богатство объявилось…
— Это еще не все, командир! — Опанасенко распорол прохудившуюся подкладку пиджака и подал Дмитрию бланки с штампом «Украинская народная полиция», пропуска и ордера на вывоз леса.
— Эти ордера, Дмитрий Тимофеевич, с толком используете. Расширяйте связи…
Но Дмитрий не дал договорить: крепко обнял и поцеловал Опанасенко. У того аж слезы выступили на глазах от пожатия Дмитрия.
— Спасибо, дорогой товарищ. Пошли скорее к нам.
— Так у меня же оружия нет, — смеется узкими умными глазами Опанасенко, а рукой ощупывает примятое лицо: «Ох, и прижал же, как к железу».
— Для тебя сами найдем. Ты нам только открытки будешь печатать. Пойдем.
— Не могу, Дмитрий Тимофеевич, — промолвил вздохнув. — С радостью пошел бы, да…