Большая скука
Шрифт:
– Когда у вас найдется для меня немного времени?
– Все мое время принадлежит вам, – расщедривается женщина. – Внеслужебное, разумеется. Виды и периоды развития для меня не существуют.
– Думаю, что было бы удобнее всего вечерком, только попозже.
– А я считала вас смелым человеком.
– Считайте и впредь. Однако некоторые меры предосторожности не повредят.
– Лекция о дружбе закончилась. Началась лекция о предосторожности.
– Куда же пропал Сеймур? – бросаю я вместо ответа.
–
– Раз уж мы заговорили о смелости, вашему шефу ее не занимать.
– О, это смелость тех, которые особенно не дорожат жизнью.
– Так же, как Дороти?
– Почти. Две разновидности неврастении.
– А вы?
– Я из третьей разновидности… Но вы забыли уточнить время и место…
– Программа в «Амбасадоре» начинается в одиннадцать. Если это место и этот час вас устраивают…
Она неожиданно оборачивается в мою сторону и спрашивает:
– Скажите, Майкл, вы боитесь Сеймура?
– С какой стати я должен его бояться?
– А я боюсь… Интересно… – задумчиво произносит Грейс.
– Вы думаете, что Уильям что-то подозревает?
– Подозревает? – Она насмешливо вскинула брови. – Он не из тех. Не подозревает, а знает наверняка, хотя в замочную скважину заглядывать не станет и и вопросов не будет задавать.
– Ну и?
– И – ничего. Сеймур не такой человек, чтобы обнаруживать свою заинтересованность. И если кто-нибудь и раздражает его, то это не вы. Впрочем, он вообще не станет обращать внимания на такие дела.
– Держу пари, что речь идет обо мне!.. – слышится над нами голос Сеймура. – Когда третий отсутствует, неизбежно разговор пойдет о нем.
Американец появился из-за вигвама совершенно неожиданно, как будто вырос из-под земли. По его телу еще скатываются капли воды, и, судя по его виду, у него отличное настроение.
– Вы догадались, – усмехаюсь я в ответ. – Хотя трудно сказать, о вас шел разговор или о нас.
– Да, да, взаимосвязь явлений в природе и обществе. По этой части вы, марксисты, доки.
Он кутается в свой халат и говорит почти как оптимист:
– А вода чудесная!.. Попробуйте, Майкл. Вообще наслаждайтесь теми малостями, которые предлагает вам жизнь, пока не превратились в очередной труп и не вступили в холодное царство Большой скуки.
Программа в «Амбасадоре», кроме избитых номеров по эквилибристике и восточных танцев, исполняется самими посетителями. Мы с Грейс вносим свою лепту: топчемся на месте посреди запруженной площадки. В отличие от Дороти, секретарша не вкладывает в танец сладостной неги, а ограничивается голым техницизмом. Иными словами, эта безупречная женщина бесчувственна, как гимнастический снаряд.
Десятиминутного топтания на месте вполне достаточно, чтобы мы могли с сознанием
– Шампанское выветрилось, – говорит Грейс, касаясь губами бокала. – Программа закончилась. Не пора ли нам расплачиваться?
Я подзываю кельнера, который за соседним столом занят весьма деликатным делом – откупориванием шампанского.
– Вы не станете возражать, если я расплачусь? – спрашивает женщина и тянется к сумочке.
– Вы без особого труда могли бы придумать другой способ меня задеть, – говорю я.
– У меня не было желания вас задевать. Но ваши средства ограничены.
– Меня это нисколько не заботит. Как только средства кончатся, сажусь в поезд – и порядок.
– Потому что вы всего лишь бедный стипендиат, верно, Майкл?
– Так же, как вы, всего лишь бедная секретарша.
– Не такая уж бедная. У Сеймура немало отрицательных качеств, но скупости среди них нет.
Плачу по счету, и мы встаем.
– Куда пойдем, в мой отель или в ваш? – деловито спрашивает Грейс, пока мы петляем между столиками.
– Куда вы предпочтете.
– Мне безразлично, – пожимает плечами женщина. – Должно быть, и там и там подслушивают.
– Вы предполагаете или знаете?
– Это почти одно и то же. Я редко ошибаюсь в своих предположениях, Майкл.
Я помогаю Грейс надеть легкое вечернее пальто и, после того как мы вышли на улицу, спрашиваю:
– Зачем, по-вашему, нас станут подслушивать?
– Спросите у тех, кто устанавливал аппаратуру, – сухо отвечает женщина.
Она вдруг останавливается на тротуаре и смотрит мне в глаза, прямо, открыто.
– Вы очень посредственно играете роль наивного простачка и глубоко ошибаетесь, полагая, что имеете дело тоже с наивными простачками.
– Лично вас я не заподозрил бы в наивности.
– Вот именно, вы принимаете меня за обманщицу, которая наивно воображает, что ей удастся обвести вас вокруг пальца.
Она идет дальше по пустынному, освещенному неоном тротуару. Прямо перед нами на темном небе отчетливо выступает остроконечная башня городской ратуши, сияющая под лучами скрытых прожекторов. Где-то вдали гудит военный самолет. Какое-то время женщина шагает молча, потом снова говорит:
– Знаю, вы и сейчас мне не поверите, но мне просто осточертела жизнь, где все считают тебя мошенником и настораживаются при виде тебя – и свои, и чужие.
– Охотно верю. Только мир этот не мною придуман.
– Кто его придумал, я не знаю, но вы ведь тоже частица этого мира. Вот послушайте!
Грейс хватает меня за руку и снова останавливается, вслушиваясь в нарастающий гул самолета.
– Слышите? Кружат, таятся, подкарауливают… И в небе, и на земле, и даже у себя в постели… В этом вся их жизнь, смысл всей их жизни…