Большая волна любви

Самарский Михаил Александрович

– Хорошо, – отозвался тот.

Михаил оценил сознательность врача: когда Котаро только узнал, что они плохо понимают японский язык, он стал общаться с коллегой на английском.

Михаил устроился на сиденье, наблюдая за помощником доктора. Тот поставил на откидной столик чемодан с красным крестом на крышке и открыл его. Пока мужчина надевал одноразовые перчатки, Михаил бросил взгляд в медицинский ларец. Чего там только не было! Целая мини-аптека. Помощник вытащил из упаковки с лекарством ампулу, ловко отколол кончик, вобрал содержимое одноразовым шприцем и положил его в металлическую емкость. После чего взялся за упаковку с другим лекарством и проделал то же самое.

Закончив манипуляции, он забрал посудину со шприцами и подошел к Котаро. Тот стоял у кушетки и вытирал салфеткой обильный пот со лба Тони. Помощник протянул доктору перчатки и после того, как он их надел, вручил первый шприц.

– Тони-сан, я сделаю вам пару уколов, – сказал Котаро. – Они снимут боль, и вы сразу почувствуете себя гораздо лучше.

– Док, это то, о чем я мечтал всю ночь, – вяло улыбнулся Тони. – Правда, я жуть как их боюсь, но, чтобы хоть на время забыть про полную рану больных зубов, я готов потерпеть, – признался он, заставив всех рассмеяться, после чего, зажмурив глаза, отвернулся, явно не желая смотреть, как будут делать уколы.

Помимо Котаро и его помощника, на борту был еще один спасатель. Пока коллеги занимались больным, он затащил в вертолет конец троса, болтавшийся в воздухе, закрыл дверь и проследовал в кабину штурмана. Едва он скрылся за перегородкой, как рация врача ожила, из нее прозвучало на английском:

– Господин Нисимуро, мы готовы к полету. Куда летим? В Токио?

Нетрудно было догадаться, что голос принадлежал летчику. Хоть Михаил и не видел его, но, судя по тому, как тот хорошо говорил на английском без японского акцента, пилот был европейцем.

Котаро как раз закончил экзекуцию. Он положил пустые шприцы в посудину, которую держал помощник, и сказал:

– Накрой парня одеялом. – Затем снял переговорное устройство с ремня брюк и ответил летчику: – Нет. Туда далеко. Давай в Сендай, в спортивный комплекс.

Услышав это, Михаил так резко вскочил с кресла, что впечатался головой в полку под потолком.

– Какой комплекс? – воскликнул он. – Его в больницу надо! – Потирая ушибленное место, он кивнул на товарища.

– Майкл-сан, успокойтесь, – сдержанно улыбнулся Котаро, вешая рацию обратно на ремень. – Именно туда мы его и доставим. В Мацусиме разрушены все медицинские учреждения, поэтому пострадавших везут в Сендай. Там в спортивном комплексе развернули мобильный госпиталь. Раненых столько, что в больницах не хватает свободных мест.

После его слов Михаил вдруг осознал весь масштаб катастрофы, и его охватило странное чувство нереальности происходящего. Казалось, что он спит и ему снится кошмар. Двигатель загудел еще сильнее, и вертолет, сорвавшись с места, полетел вперед. Не в силах произнести ни слова, Михаил опустился на сиденье и в полной прострации уставился на двух пожилых людей, сидящих на креслах в конце салона прямо напротив него. По тому, как мужчина держал женщину за руку, стало ясно, что они – семейная пара. Это были те пострадавшие, которых спасатели поднимали с крыши дома напротив. Михаил смотрел на них, а они с присущей японцам любознательностью разглядывали его. Он чувствовал с ними какую-то невидимую связь, тонкую нить, которой неожиданно соединила их страшная трагедия. Неизвестно, сколько бы длилась эта перестрелка глазами, если бы женщина не улыбнулась. Михаил смутился, будто его поймали за подглядыванием, и отвернулся. Он посмотрел на друга, радуясь в душе, что уколы действительно принесли тому облегчение. Тело Тони вытянулось неподвижно, на лбу больше не было испарины, и он даже умудрился уснуть, несмотря на рев двигателя.

Вертолет летел достаточно низко, чтобы можно было рассмотреть в иллюминатор весь тот ужас, который натворила стихия. На всем пути следования Михаил видел одну и ту же картину: города и поселки выглядели как затопленные пустыри, среди которых плавали кучи мусора. Казалось, в Японии не осталось ни одного уцелевшего населенного пункта.

«Почему природа периодически преподносит людям подобные испытания? – думал Михаил, разглядывая последствия чудовищного события. – Может, она дает нам понять, что недовольна родом человеческим, и мстит за все то зло, которое мы ей причиняем?»

– И так почти по всему восточному побережью, – голос Котаро выдернул его из размышлений. Михаил оторвал взгляд от жуткого зрелища и перевел на него. Он стоял рядом и тоже смотрел в иллюминатор. – Страшная трагедия. Это сильнейшее землетрясение в истории нашей страны. Сейсмологи говорят, оно произошло из-за сдвига тектонических плит в океане и спровоцировало цунами. Волнам потребовалось чуть меньше получаса, чтобы достичь первых пострадавших регионов. Сейчас сложно оценить масштаб катастрофы, но, думаю, он колоссальный. – Он протянул Михаилу пластиковую упаковку с белой наклейкой, сплошь исписанной иероглифами. – Вот, возьмите.

– Что это? – не понял Михаил.

– Сухой паек, – ответил он. – Перекусите, пока летим. Другу вашему не предлагаю, пусть поспит. Для него сейчас сон гораздо важней еды.

– Спасибо, – поблагодарил Михаил.

Хоть он и был голодным, как стая диких койотов, но не сразу начал есть. Его внимание привлекло то, как пожилой японец ухаживал за своей женой, после того как доктор вручил им такие же упаковки. Мужчина сначала открыл ее паек, достал одноразовые приборы, потом вытащил упаковку с галетами, бутылку с напитком, две небольшие банки и, откупорив их, сервировал все это на подносе, который тоже выудил из упаковки и поставил жене на колени. Не произнеся ни слова, женщина сдержанно улыбнулась и благодарно кивнула. И только когда супруга начала есть, муж занялся своим пайком. Японец показался Михаилу по-настоящему любящим мужем.

Наблюдая за пожилой парой, он думал о своей семье. Окажись его родители на месте этой пары, его мать ухаживала бы за отцом. Мама была традиционной итальянкой, послушной и благодарной судьбе за, как она выражалась, умного и красивого мужа. И хоть они прожили вместе более двадцати лет, она по-прежнему в нем души не чаяла. Впрочем, как и он в ней. Иногда Михаилу казалось, что, если отец скажет: «Габи, хочу на ужин салат из соловьиных язычков», мать целый день просидит в парке с рогаткой, но исполнит желание драгоценного супруга. Ну а если она захочет носить ожерелье, которое сделано из жемчужин, собранных в Марианской впадине, отец разобьется в лепешку и достанет его.

До недавнего времени подобных отношений между мужчиной и женщиной Михаил не понимал. Все его влюбленности были сплошным баловством. Пока он не встретил Юми…

«Интересно, родители уже знают о том, что случилось? – подумал он. – Судя по масштабам трагедии, наверняка об этом уже трубит весь мир. Но, даже если они узнали, что толку? Они не могут позвонить мне, точно так же, как я им. Надо найти какой-нибудь…» – Мысль резко оборвалась, его внезапно осенило.

– Сэр, вы можете дать мне свой телефон? – Михаил обратился к врачу. Тот сидел на откидном кресле с другой стороны кушетки. Всю дорогу Котаро не спускал глаз с Тони, бесконечно проверяя его пульс и наблюдая за дыханием, из чего Михаил сделал вывод, что состояние друга действительно тяжелое. – Я скажу родителям, что со мной все в порядке.