Большая волна любви

Самарский Михаил Александрович

– Майкл-сан, я дам вам его, вот только позвонить вы не сможете. – Доктор развел руками. – После катастрофы мобильной связи нет на всем восточном побережье.

– Черт, – от досады выругался парень, – и как я об этом не подумал?

Потрясенный очередной новостью, Михаил уставился в иллюминатор, покачивая от досады головой.

«Неужели все это на самом деле происходит со мной?» – подумал Михаил и даже ущипнул себя, надеясь, что это всего лишь дурной сон. Но, увы, он не спал. Михаил вдруг вспомнил, как уговаривала его инспектор курса поехать в Японию, и мысленно передразнил ее: «Восприми поездку как маленькое приключение».

Теперь ее слова выглядели какой-то зловещей иронией.

«Ничего

себе приключение, такого и врагу не пожелаешь», – мысленно ухмыльнулся Михаил.

– Сейчас прилетим в Сендай, возможно, там найдете, откуда позвонить, – голос Котаро вновь выдернул его из раздумий. – Майкл-сан, вы должны поесть. – Он кивнул на паек. – Теперь вам понадобится много сил.

Михаил прислушался к совету, открыл упаковку и, бросив взгляд на пожилую пару, принялся за обед. Несмотря на моральные потрясения, он с удовольствием умял баночку макрели в томатном соусе и отварной рис. В тот момент ему казалось, что он ничего вкуснее не ел. И только теперь до него стал доходить смысл любимого выражения отца: «Сынок, все в нашей жизни относительно». Если бы еще день назад ему сказали, что он будет с аппетитом уплетать рыбные консервы, он рассмеялся бы тому шутнику в лицо. Раньше он выносил рыбу только в роллах – и то если не было другого выбора.

Заметив, что Михаил поглядывает на них, японец улыбнулся, поднял вверх бутылку, имитируя тост, и, перекрикивая шум, что-то громко сказал. Михаил в недоумении пожал плечами.

– Он сказал – за жизнь, – перевел Котаро. – После того как они с женой чудом уцелели в этой катастрофе, это самый подходящий тост.

– А как они оказались на крыше? – машинально спросил Михаил и понял, что задал наиглупейший вопрос, но было уже поздно. Как говорится, слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Спасались от цунами, – ответил Котаро. – Когда произошло землетрясение, они сразу выбежали из дома. Это первое, что мы делаем в таких случаях, поскольку у нас это частое явление. Мы привыкли к землетрясениям и не воспринимаем их как что-то из ряда вон выходящее. А когда оказались на улице, услышали по громкоговорителям сообщение о приближающемся цунами и срочной эвакуации жителей. И, несмотря на это, решили вернуться за вещами и документами… – Он замолчал и вздохнул. – Они сказали, все произошло настолько молниеносно, что, когда волна ударила в окна их дома, они успели только взяться за руки. Это и спасло женщине жизнь, иначе бы ее унесло потоком. Муж каким-то образом умудрился сам не захлебнуться, вытащил ее из воды и вместе с ней выбрался на крышу, где они, точно так же, как и вы, провели всю ночь. А теперь мы везем их в Сендай, в лагерь для пострадавших.

– Получается, они остались без дома? – поинтересовался Михаил. – Я видел, что его полностью затопило.

– Майкл-сан, они сейчас не об этом думают, – ответил доктор. – Старики радуются, что остались живы.

Михаил посмотрел на них. Они закончили с обедом и теперь сидели, обнявшись. Женщина склонила голову на плечо мужа, он поглаживал ее по волосам и что-то говорил, а она улыбалась, слушая его. Их морщинистые лица светились счастьем, и Михаил невольно залюбовался. Он ни разу не видел, чтобы японцы так открыто демонстрировали свои чувства. Но, судя по всему, в тот момент они не думали об этом, их переполняла радость, ведь цунами не разлучило их.

«Слава богу, что все самое страшное уже позади», – подумал Михаил и поймал на себе взгляд пожилых людей. Он поднял вверх бутылку с соком и, улыбнувшись, произнес по-русски:

– За жизнь!

Шелестя лопастями, вертолет мчался вдоль береговой линии, а Михаил смотрел в иллюминатор и не понимал, что ему делать дальше. Если действительно университет пострадал от землетрясения, как рассказывал Котаро, то о какой учебе может идти речь? Наверняка его закроют на период восстановления, а обучение, возможно, будет проходить в уцелевших зданиях. «Думай, не думай – королем не станешь, – мысленно произнес он и принял решение: – Положу Тони в госпиталь и поеду в университет».

Если все-таки отменят учебу, придется возвращаться в Москву. С одной стороны, эта мысль радовала его, ведь за эти полтора месяца он успел соскучиться по дому, с другой, огорчала. Он понимал, что вместе с этим землетрясением рухнули все надежды еще когда-нибудь увидеть Юми. Михаил вытащил из кармана куртки сломанный карандаш и блокнот, пролистал страницы, сморщенные, словно печеное яблоко, бегло просматривая рисунки. Дойдя до последнего, того, который он рисовал в поезде, с тоской взглянул на расплывчатое и словно подернутое рябью изображение девушки, будто оно отражалось в воде. Оставалась надежда на блокноты, оставшиеся в общежитии, в них было еще несколько работ с Юми. Он вдруг подумал, а вдруг общежития больше нет? Тогда он лишится последнего, что у него осталось в память о девушке. От этой мысли его словно током пронзило. Он закрыл глаза и стал лихорадочно восстанавливать в памяти ее образ: вот она смеется, запрокидывая голову, темные волосы шелком рассыпаются по спине, она запускает в них руки и вскидывает вверх, будто подбрасывает охапку листьев, и хохочет еще громче. Он так отчетливо представил ее, что буквально услышал ее голос. Боясь забыть ее образ, он захотел срочно запечатлеть его. Вот только рисовать на листе его блокнота – как рисовать на стиральной доске. Да и чем, если карандаш сломан? Он глянул на Котаро, тот в задумчивости смотрел в иллюминатор.

– Сэр, у вас случайно не найдется клочка бумаги и карандаша? – с надеждой в голосе спросил Михаил.

– Хм, странная просьба в данной обстановке, – улыбнулся доктор, посмотрев на него. – Майкл-сан, зачем они вам?

– Хочу кое-что записать, пока не забыл, – уклончиво ответил Михаил и мысленно отругал себя: «Вот олень, нашел что просить. Откуда у японских спасателей бумага? Если кто-то из них и пишет мемуары, то наверняка делает это на современных гаджетах». Но каково же было его удивление, когда врач достал с полки рюкзак и вытащил из него карманный блокнот.

– Такой пойдет? – спросил он.

– Да! – Михаил радостно закивал.

– Я дарю его вам, а то вдруг еще придется что-то записать, – улыбнулся Котаро.

Михаил только отрыл рот, собираясь сказать: «Да мне и одного листочка хватит», как доктор его опередил.

– За меня не переживайте, у меня еще есть в запасе. Я вожу их с собой на тот случай, если нужно будет сделать какие-то записи. Понимаю, технологический прогресс и все такое, – как бы оправдываясь, сказал доктор и пожал плечами. – Но я предпочитаю это делать по старинке. Вот только карандаша у меня нет, но зато есть ручка.

– Не надо. – Михаил отмахнулся. Он хоть и мог ею рисовать, но жуть как не любил и пользовался исключительно в безвыходных ситуациях, но не тогда, когда в кармане лежит его любимый грифель. – У меня есть карандаш, вот только поточить его нечем. – Михаил поджал губы.

– Так это мы легко исправим! – Котаро достал из кармана на ноге складной нож и протянул ему. – Это подойдет?

– Благодарю, сэр! – обрадовался Михаил и едва сдержался, чтобы не кинуться его обнимать.

Нож оказался безупречно острым, то что нужно для заточки карандаша. Уже через несколько минут Михаил с невероятным вдохновением выводил плавные линии изгибов грациозной фигуры Юми на страницах своего нового блокнота. Он так увлекся, что едва расслышал голос доктора.