Большая восьмерка: цена вхождения

Уткин Анатолий Иванович

Горбачев, хотя и жаловался многословно (американцам!) на трудности перестройки, о Швейцарии не упоминал. Когда Шульц посетил Москву 22 февраля 1988 г., Горбачев «напомнил мне, что я просил назвать дату вывода войск (из Афганистана), и они сделали это»³¹. А как вам нравится горячность Шеварднадзе 20 марта 1988 г. в Вашингтоне? «В самых сильных, эмоциональных выражениях он напомнил нам, что Советы сделали все, что мы просили»³². А вот что в реальности думал степенный госсекретарь Шульц, далекий от ламентаций своего советского коллеги: «Соединенные Штаты укрепили свою военную мощь и экономическое могущество, они вернули уверенность в себе; наш президент получил народный мандат на активное лидерство. Советы, по контрасту, стоят перед лицом глубоких структурных трудностей и окружены беспокойными союзниками; их дипломатия перешла в оборону»³³.

Горбачев

и военные

Горбачев воспользовался полетом молодого немца Руста на Красную площадь и сменил военное руководство страны. На пост министра обороны он назначил недавнего командующего Дальневосточным военным округом генерал-лейтенанта Язова — в обход многих, более заслуженных военных чинов. Язов отличался только тем, что своим назначением был обязан лично молодому Генеральному секретарю.

В переговорах по военным вопросам с Соединенными Штатами высшими чинами с советской стороны были министр обороны Язов и начальник Генерального штаба маршал Ахромеев. По оценке посла Мэтлока, «на протяжении следующих двух-трех лет связка Язов — Ахромеев (две очень отличные друг от друга личности, о них трудно говорить как о команде) служили Горбачеву отменно… Они стремились задушить свои личные взгляды и угождать Горбачеву как главенствующей политической власти страны. Несомненно, они хотели бы следовать политике, популярной в среде советского военного истеблишмента — но, когда Горбачев решал следовать очень отличным курсом, они поддерживали его, сдерживая потенциальные горячие головы среди военных, готовых выйти из-под контроля»³⁴.

Мэтлок признает, что Язов и Ахромеев были стойкими защитниками советских военных интересов. «Но когда принимались политические решения в отношении сокращения численности советских вооруженных сил, относительно ухода с военных баз за рубежом, Язов и Ахромеев не выражали своего протеста — по крайней мере, на протяжении нескольких лет»³⁵. Так после замены руководства вооруженными силами СССР Горбачев сумел в декабре 1988 г. объявить в ООН об одностороннем сокращении советских войск на половину миллиона. Он сумел преодолеть сопротивление военных — лишь неделей ранее высшие военные чины в СССР, включая начальника Генерального штаба маршала Ахромеева, настаивали, чтобы сокращения были только двусторонними.

Однажды во время обеда маршал Ахромеев объяснил жене американского посла Мэтлока, что его голова понимает необходимость перемен в стране, но его сердце и ноги отказываются следовать за головой. В августе 1991 г. и Язов и Ахромеев выступили против Горбачева. После поражения последний предпочел покончить с жизнью.

От партийного чванства до готовности услужить

Разумеется, западные лидеры были несказанно благодарны Горбачеву за его великие услуги. Благодарны лично. На встрече ОБСЕ в Париже (ноябрь 1990 года) президент Буш-старший сказал Горбачеву: «Мы постараемся сделать все, что возможно в вашем сложном положении». Канцлер Коль в Бонне 9 ноября того же года: «Я говорю совершенно официально в качестве федерального канцлера Германии и как гражданин Гельмут Коль. Я полагаюсь на Вас и ни на кого более в вашем окружении… Я чувствую своей обязанностью работать вместе с Вами в

42

достижении ваших прекрасных целей. Вы можете быть уверены, что я буду вместе с вами на этом тяжелом участке пути»³⁶.

Горбачев стремился отвечать лояльностью, и он нередко переходил грани.

Готовность услужить сказывалась даже в мелочах. Можно ли представить смену восьми(!) блюд во время часового ленча советской и американской делегаций на берегу Байкала 1 августа 1990 г.? Западные виртуозы банкетов с такой скоростью просто не работают. Для полета в Москву Шеварднадзе предоставил американским дипломатам свой самолет. Был ли аналог на американской территории? Встретившись в первый раз с государственным секретарем Бейкером (март 1989 г.), Э. Шеварднадзе первым делом указал довольно чопорному новому главе американской дипломатии на «важность личных контактов. Они очень важны для создания атмосферы доверия, если не подлинной дружбы, которая облегчает обсуждение даже самых сложных вопросов»³⁷ Как видим, два мира живут вовсе не в едином политико-эмоциональном пространстве.

Но персонификация Политического курса таила в себе и трудности, беды в будущем. Джэк Мэтлок рассуждает: «Недопонимание таилось в сознании западных лидеров. Занятые многими своими делами и обольщенные своим новым другом — советским лидером, они не хотели и слышать о том, что позиция Горбачева становится во все большей степени отчаянной. Они инстинктивно отвергали саму мысль, что он сам, по меньшей мере частично, виноват в сложившемся неблагоприятном положении. Как юноши в секретном клубе они полагали, что его враги — их враги, а лояльность измеряется безусловно преданностью друг другу как личности»³⁸.

В поисках дружбы

Отказ обещать что-либо воспринимался восточной стороной как нежелание обсудить проблему серьезно. Но для западной стороны призыв обещать что-то звучал издевательством над рациональной манерой ведения переговоров. (Речь не идет о том, чтобы сказать чей подход лучше. Важно отметить сам факт: что мило сердцу твоему, то может быть уму постыло. И наоборот.) Горбачев, такой универсалист и западник в заоблачном мире идей («новое мышление для нашей страны и для всего мира»), на бренной земле был тем, кем он был, — партийным функционером из провинции. И символы ему были нужны не менее, чем его предшественникам в Кремле.

Любопытно, какими были информационные источники Горбачева об администрации Рейгана? Он и не пытался скрыть эти источники. С торжествующим видом он заявил пораженному Шульцу, что «знает все наши идеи» и вынул из ящика стола стандартный политологический сборник «Соединенные Штаты в 1980-е гг.», созданный в стенах Гуверовского института группой консервативных специалистов, которые никогда, не мечтали, что их труд будет назван ключом к идейному кредо республиканской администрации Рейгана. Горбачев толковал американским политикам о военно-промышленном комплексе США и о многом другом, что Шульц, при всей его сдержанности называет в мемуарах «чушью». При первой же встрече Горбачева с Шульцем мы слышим такую браваду: «Вы думаете, что находитесь впереди нас в технологии и сможете воспользоваться своим превосходством против Советского Союза? Это иллюзии…». «Я обеспокоен, — пишет Шульц, — насколько невежественны или дезинформированы Горбачев и Шеварднадзе»³". Приехав первый раз в Вашингтон, Шеварднадзе не нашел ничего лучше, как обвинить правительство США в травле черных и воздвижении препятствий на пути продвижения по службе женщин. Именно в этот момент за столом напротив него за американским столом сидели заместитель госсекретаря Роз Риджуэй и председатель КНШ темнокожий генерал Колин Пауэлл.

Глава 2

ПЕРЕГОВОРЫ

Горбачев вещает как баптистский священник

Посол Артур Хартман, 8 июня 1986 г.

Переговорный стиль

Убийственное дело — историографически проследить за переговорами по ядерным или обычным вооружениям между Востоком и Западом. Это в блистательных книгах С. Тэлбота о переговорах по СНВ все логично, драматично и рационально. Западный ум не терпит хаоса, он видит во всем классическую битву аргументов и компромиссную развязку. В жизни же продолжалась все та же битва между сердцем и умом, между чувством и разумом, между символом и анализом.

Обещание — вот ключевое слово. С российской стороны самое важное — это сделанное в конфиденциальной обстановке обещание. Оно создает столь ценимую «тайную дружбу», невидимое другим взаимное понимание, это просто драгоценность человеческого общения: ведь такие общения подрывают логику всех уже сложившихся взаимосвязей, путают личное с государственным, привносят элемент эмоциональной неопределенности в строгий часовой механизм защиты государственных интересов.

Показателен пример, о котором пишет в своих мемуарах посол А.Ф. Добрынин. Он связан с министром обороны СССР Д.Ф. Устиновым, в чьем здравом смысле, осведомленности, энергии, уме и деловых качествах, пожалуй, никто не сомневался. Во время советско-американской встречи на высшем уровне в Вене министрам обороны — Устинову и Брауну — было предложено встретиться отдельно для приватного профессионального обсуждения проблем разоружения. Маршал Устинов возвратился в советскую резиденцию довольно быстро и обратился к Брежневу со словами: «Я не могу себе представить, как Громыко и Добрынин выносят переговоры с американцами. Я пытался подойти к Брауну со всех сторон, говорил ему о перспективах, перечислял наши уступки. Но он был очень скованным и ничего не обещал в ответ. С меня достаточно»⁴⁰.