Большая Засада
Шрифт:
— Да простит тебя Господь, женщина. Поглядим, что я смогу сделать.
Под воздействием нового порыва благородства сенатор прислушался к просьбе падре, велел отпустить несчастного, чтобы он мог воссоединиться со своей дрянной семейкой. Впрочем, перед этим ему всыпали пару дюжин той самой плетью, которой пороли негров в старые добрые времена.
Сенатор не желал видеть подобный сброд в своих владениях. А его владения — это штат Сержипи, земля и вода, дороги и правосудие. У него было еще несколько более мелких компаньонов — богатых владельцев энженью.
— Он выгнал нас…
И зачем теперь винтовка на плече? Слишком поздно, время ушло. Лучше последовать совету матери и забыть: запрятать поглубже боль и следы от плети.
— Могло быть хуже, — сказала старуха, — что было, то прошло. Испытания закончились, и мы все живы. Бог должен помочь нам остаться всем вместе.
Капитан ничего не сказал, выслушав эту историю. Не сказал «нет», не сказал «да», не взял ничью сторону, не поддержал и не обвинил. Обычная история, каких много, старуха права — что было, то прошло. Если они останутся вместе, то могут превратить несчастье в процветание. Многочисленная семья, порядочная и работящая. Они могут растить маниоку, фасоль, кукурузу, разводить кур и коз. Именно такие семьи нужны в Большой Засаде, чтобы селение пустило корни и развивалось. А появится одна семья, тут же и другие подтянутся.
— Так значит, вы хотите остаться все вместе?
— Мы-то хотим, да, говорят, это непросто, — снова взял слово старик и занял позицию главы семейства.
— Как вас зовут?
— Амброзиу, к вашим услугам.
— А вас, тетушка?
— Эванжелина, но все кличут меня Ванже. Может, так оно и некрасиво…
— Все красиво, кроме смерти.
Он начал с того, что представился — сказал свое имя и звание: «В этих краях меня все знают». Потом заговорил о Большой Засаде — до селения не больше лиги ходу, места там красоты необыкновенной. Он рассказал о землях на берегах реки, где можно посадить многие алкейре фасоли, кукурузы, маниоки. Это бесхозные земли, они достанутся тому, кто первый придет. А на плантациях какао все разбредутся кто куда, это точно.
— Бесхозные земли? Взаправду?
— Плодородные?
— А если потом…
Второй раз за свою жизнь старуха видела такое, оказывалась свидетелем и участником таких событий.
— Здесь начало мира, тетушка Ванже. Это не то что в Сержипи, где у всего есть владелец и хозяин. Даже у святых чудес.
Ванже поняла, что человек из Проприи — посланец судьбы, и почувствовала, как освобождается от страхов и неуверенности. Тут вступил старый Амброзиу:
— Тех денег, что у нас есть, не хватит, чтобы начать.
— Не важно. Как придете туда, найдите Турка по имени Фадул и скажите, что это я вас прислал. Он снабдит вас всем, чем нужно.
В конце концов он объяснил, в честь чего столько привилегий:
— Я не знаю места красивее Большой Засады, но оно будет процветать только тогда, когда там поселятся семьи с маленькими детьми и животными.
Самый старший из братьев, тот, что резко ответил и с тех пор молчал, спросил:
— А вы
— Я родился в Проприи, но умру именно в Большой Засаде, когда придет мой день.
Неприкаянные, они исчезли в дорожной пыли. Мысль капитана Натариу да Фонсеки полетела к руслу реки Сан-Франсиску, туда, где царили нищета и произвол. В тишине зарослей слышались жалобы и крики агонии. На мгновение он снова оказался рядом с благословенным всадником Деошкоредешем, готовым провозгласить конец света и освобождение народа. Но зверь Апокалипсиса оказался ленивым ослом из хлева. Сталкиваясь с империей мерзости, пророк должен был оседлать по меньшей мере оборотня или безголового мула. Жизнь человеческая ломаного гроша не стоила. Даже плетку для негров еще не отменили, не говоря уже обо всем остальном.
И зачем тогда оставаться в этом кругу вековой несправедливости, зачем мучиться? Узы, существовавшие с рождения и колыбели, давным-давно разорвались. Срочные сиюминутные обязательства требовали его участия. Вместо винтовки у него теперь кинжал и парабеллум — гарантия мира и согласия, залог прямоты и честности.
Улыбка расцвела на губах Натариу: турок до смерти перепугается, увидев его посланцев из Сержипи. Так уже получилось, вовсе не специально, что этим самым утром они разговаривали и Натариу, поставив диагноз, предложил средство:
— Я правду говорю, кум Фадул: пока здесь не поселятся семьи, пока здесь будут только погонщики и проститутки, движения толкового не начнется. Оно не угаснет, нет. Скоро я приведу сюда народ из Сержипи. Это уже становится нужно: на новых плантациях вот-вот появится какао, и деньги потекут рекой.
— Ваши бы слова да Богу в уши, капитан Натариу. Деньги — это как раз то, чего нам не хватает.
— Ты не веришь, Турок? Ты знаешь, сколько новых имений в окрестностях?
— Если бы я не верил, то не обосновался бы тут. Просто я думал, что дело пойдет быстрее, а оказалось, что все движется медленно.
— Всему свое время, кум Фадул, не надо спешить. Раньше не случилось, потому что плантации еще не поднялись. Ты только представь — вся эта земля будет обрабатываться. Это же целый мир без границ! Большая Засада не будет больше жалкой деревней, местечком. Она даже Такараш позади оставит. Запомни — так и будет.
— На все воля Божья, капитан. А когда мой благородный друг собирается прислать народ из Сержипи?
— На днях, Фадул. Когда ты меньше всего будешь этого ждать.
Так он сказал утром, проезжая через Большую Засаду по пути с фазенды Аталайа. «Когда ты меньше всего будешь этого ждать». Казалось, будто так получилось специально, будто все это было заранее спланировано. Жалко, что он не увидит лицо Турка, когда к нему явится этот отряд, — тот наверняка перепугается, начнет жестикулировать, заголосит. Тут же вступит в диалог с Господом Богом по поводу столь необычного совпадения. Бог для Фадула Абдалы — это практически член семьи, могущественный, но близкий друг, компаньон в делах.