Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
Это говорила не Северга, это выплёскивалась злость зверя, не получившего то, чего он хотел. Придушенная княгиня кашляла и натужно, почти до рвоты втягивала в себя воздух, зато приступ нездорового хохота у неё прекратился.
Задавив в утробе звериный рык, навья снова помылась и почистила заляпанные доспехи, а Ждана тем временем постирала её плащ.
– Всё, пойдём, – сказала Северга. – Ну, что встала? Ступай наружу, сына твоего лечить будем.
Она знала только один способ вырвать маленького княжича из лап смертельной хвори – оцарапать его своим когтем, впустив в него крохотное зёрнышко силы оборотня. Но у всякого спасения своя цена, и человеком Ярославу предстояло оставаться
Ждана толкнула дверь – та не поддалась: видно, была подпёрта снаружи. Смекнув, в чём дело, Северга вышибла эту хлипкую преграду плечом и мощным ударом снесла поджигателю голову. Не успело его тело с хлещущей из разрубленной шеи кровью коснуться земли, а горящий светоч, которым тот так и не воспользовался, уже был в руке у навьи. Ещё немного – и баня заполыхала бы вместе с Севергой и Жданой внутри... Сообщники поджигателя кинулись наутёк – только пятки засверкали, но навья не собиралась за ними гнаться. Ей пришло в голову кое-что другое.
Побледневшее лицо Жданы будто разом выцвело, превратившись в каменную маску, только её пальцы шевелились – ворошили волосы прижавшегося к ней Радятко. Тот пытался сказать злоумышленникам, что в бане – княгиня Воронецкая, но они его не слушали – остервенело делали своё дело... Остекленевший взор Жданы был прикован к алой, блестящей луже, которая растекалась и ширилась на земле.
– Ну вот, княгиня, а ты их жалела, – хмыкнула Северга. – Народец ещё тот. Ты понимаешь, дурочка, что они тебя вместе со мной сжечь хотели? А уж ты-то им ничего худого не причинила.
Мысль вспыхнула мгновенно, как пламя, оставалось только обмотать стрелы паклей и привязать горящий светоч к шлему.
– Ступай с детьми в повозку, – коротко бросила навья Ждане. – Езжай, а я догоню. Дальше в Белые горы вас буду сопровождать я.
Уже через считанные мгновения навья скакала по деревне с привязанным к своему шлему светочем и пускала в крыши огненные стрелы. Возмездие бушевало пожаром, дышало гарью и смертью. Горящий человек живым вопящим факелом кинулся наперерез Северге, распространяя вокруг себя вонь горелого мяса и волос, но она безжалостно сшибла его конём. Тяжёлое копыто раздавило бедняге череп, прекратив его мучения.
Колымага, подпрыгивая и скрипя на колдобинах, неслась прочь от деревни с самой большой скоростью, на какую только была способна. Похоже, испуганные лошади понесли... Глаза у болтавшегося на козлах Радятко округлились от ужаса: сколько он ни дёргал вожжи, с охваченными страхом животными он справиться не мог. Ясное дело, эта бешеная скачка продолжалась бы только до первой канавы: попадись кочка покрупнее – и повозка на такой скорости перевернётся вместе со всеми седоками. Северга пришпорила коня и помчалась наперерез. Навья выхватила у испуганного мальчика вожжи, и лошади, почуяв твёрдую руку, мигом успокоились. Однако навью ждал сюрприз в лице оклемавшейся после удара хмарью девчонки-оборотня: та сидела в повозке напротив княгини, блестя во рту розовыми от крови зубами. О том, чтобы продолжать путь вместе с ней, и речи быть не могло, и в туманном ельнике, оставив пожар далеко позади, Северга остановила повозку. Маленький княжич лежал в объятиях среднего брата, охваченный смертельным жаром.
– Малец жив ещё? – спросила Северга. – Давай его мне. Я сделаю, что обещала.
Они колебались, будто предчувствуя оборотную сторону медали... Мал вцепился в братишку, и Ждане с трудом удалось разнять его судорожно сжавшиеся руки, а девчонка-оборотень добавила свою каплю в чашу сомнений:
– Добра не жди, государыня, от лечения с
– А ты помалкивай, – огрызнулась в её сторону Северга. – Много бы ты понимала в лечении... Княгиня, выбирай сама путь для своего сына – жизнь либо смерть. Не дашь его мне сейчас – обречёшь его на гибель. Дорога и холод его добьют. Детишки от глотошной как мухи мрут. Решай сама.
И Ждана приняла решение – отдала горячего, как уголёк, мальчика в руки Северги. Одна царапина – и крошечный, с маковое зёрнышко, зародыш силы оборотней попал в кровь ребёнка. Это сразу вернуло его к жизни – малыш очнулся и недоуменно заморгал.
– Утром будет здоров, живучесть оборотней спасёт его. Но в будущем береги его: человеком он останется до первой раны, – предупредила Северга бледную до желтизны Ждану.
– Что ты натворила... Будь ты проклята! – простонала княгиня.
– Отчего же? – Навья холодно вскинула бровь. – Я выполнила своё обещание, твой сын будет жить. А другого способа его спасти в этих обстоятельствах не было, так что уж не обессудь. Я сделала, что смогла.
Девчонке-оборотню этот способ лечения тоже не понравился – видно, у неё с этим было связано что-то личное. Она была ещё слишком слаба, чтобы драться, и Северга отшвырнула её, хорошо приложив о ствол дерева. Без промедления навья вскочила в седло и повлекла за вожжи четвёрку лошадей. Ждана в колымаге отчаянно металась:
– Стой! Мы её не оставим!
Ревнивый зверь-собственник вздыбил шерсть на загривке: чем эта синеглазая нахалка так зацепила княгиню за сердце, что та была готова выпрыгнуть из повозки на ходу? Лишь много позже, склонив голову на колени Жданы в лесном домике, Северга постигла всё неохватное, ширококрылое величие её души... Но до их второй и последней встречи оставались долгие месяцы борьбы с костлявой девой – смертью, а сейчас навья подхватила выскочившую из повозки княгиню к себе в седло и помчалась с нею в бешеной скачке... Эту отчаянную женщину нужно было обезвредить, лишить её белогорского жала, которое она прятала под одеждой.
Позади стоял стеной лес, впереди раскинулась серая сталь речной глади. Не похоть руководила Севергой, когда она, раскинув на холодной земле пропахший гарью плащ, навалилась на желанное, мягкое тело Жданы и нырнула взглядом в янтарную глубину её широко распахнувшихся, жгучих глаз... Она мяла княгиню в грубых объятиях, чтобы та наконец выхватила своё оружие – сейчас, под внимательным присмотром Северги, а не когда-нибудь позднее, предательски-неожиданно. Ждана не отбивалась, предсказуемо изображая покорность – совсем как тот хитрый дедок в деревне. Навья, про себя усмехаясь, наблюдала за её игрой: притворяться княгиня умела плохо, бешеное биение нежно-голубой жилки на шее выдавало её. Запах её тела усилился, из медово-сладкого и чарующего став острым, по-осеннему пряным, и Северга, вдыхая его, боялась потерять голову и не уследить... Но от неё не ускользнуло движение изящной руки, нырнувшей под складки платья. Вот оно! Северга больно стиснула тонкое запястье и торжествующе вытащила руку Жданы с игольницей.
– Не выйдет, моя дорогая. – И игольница полетела с обрыва.
Самое маленькое белогорское оружие кануло в стальные волны, и зверь, которому слишком долго зажимали пасть, сорвался с цепи. Он уже не видел глаз Рамут, сиявших путеводным маяком совести: всё затянула жаркая, ослепляющая пелена желания. Как сладостно было сжимать мягкую, податливую женщину – самую восхитительную из когда-либо встреченных Севергой!.. Владеть ею целиком, целовать запястья с голубыми жилками под прозрачной кожей, пить огромными жадными глотками карминный хмель её уст, насыщать волчий голод живительным теплом её тела...