Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
Северге доложили, что повозка её ждёт. С ворчанием: «Наконец-то! В этой дыре умереть можно», – навья поплелась во двор, где её ждал крытый кузов и четверо дюжих носильщиков. Ребятушки эти были раза в два больше Северги; мускулистые, огромные, с блестящими бритыми черепами, гружёный седоками и скарбом кузов они поднимали, как лёгкую коробчонку. На эту работу брали только самых сильных и выносливых мужчин. На случай нападения разбойников они были вооружены; впрочем, Дамрад довольно успешно боролась с преступностью в своих землях с помощью многочисленной сыскной службы, и разбойничьих шаек на дорогах орудовало мало. Смертную казнь Владычица применяла широко, считая, что содержать заключённых в тюрьмах годами слишком затратно,
– Красавцы, – присвистнула навья, окинув взглядом дюжих носильщиков.
– Других не держим, – усмехнулся главный смотритель отделения. – Распишись, госпожа, в бумаге, что заказ исполнен.
Северга поставила закорючку и вскочила на сиденье. Имущества у неё с собой было немного – один вещмешок. В дороге она время от времени прикладывалась к фляге, и боль отступала, но в теле постоянно плавал умеренный хмель. Северга поддерживала этот уровень опьянения, который не затрагивал ясности разума, только уменьшал чувствительность. Ночами, правда, приходилось иногда выпивать больше: спина начинала ныть сильнее. Носильщики строго придерживались расписания и заходили во все города и сёла по назначенному пути следования, подбирая седоков; в отделениях Извозного Дома можно было привести себя в порядок, поесть или что-либо купить. Северга почистила сапоги и снова наполнила флягу хлебной водой, на сей раз получше качеством, а когда вернулась, в повозке сидели попутчицы – женщины в чёрном. Одна была совсем юной девушкой, с шелковистыми тёмными волосами и глубокими чёрными глазами, тонкими чертами свежего личика и невинным ротиком; сопровождала её госпожа зрелых лет, очевидно – её матушка. Ехали они, по странному совпадению, на похороны какой-то родственницы. Северга невольно залюбовалась красивой девушкой, но наткнулась на суровый взгляд её матери.
– Сударь, так откровенно разглядывать незнакомых людей – неприлично, – заметила госпожа строго и поучительно. – Уважать женщин вас не учили?
– Прости, досточтимая госпожа, – усмехнулась Северга, подчёркивая дружелюбие обращением на «ты». – У меня и в мыслях не было обидеть ни одну из вас. Женщин я уважаю, потому что и сам... то есть, сама в некотором роде принадлежу к этому полу.
Чопорное лицо старшей из попутчиц удивлённо вытянулось.
– Кхм... Вот как! Честно говоря, ваш мундир ввёл меня в заблуждение. Прошу прощения за ошибку.
После выяснения настоящего пола необычной попутчицы девушка посмотрела на неё с некоторым любопытством. Может быть, оттого что за свою юную жизнь ещё не видела женщин на военной службе, а может, что-то в облике Северги её привлекало. Они с матушкой обсуждали вполголоса какие-то свои семейные дела, а у Северги некстати заныла спина, и ей пришлось отхлебнуть из фляжки. Мать царапнула её своим неприветливым взглядом, острым, как птичий коготок.
– Простите, а вы не могли бы воздержаться от этого?
– Чем это тебе мешает, госпожа? – Северга закрутила пробку и убрала флягу.
– Пьяные попутчики – не очень приятное соседство, – последовал ответ.
Северге пришлось собрать в кулак всё своё терпение и навыки светского обхождения, чтобы не рявкнуть этой занудной матушке в лицо. Самым мягким, самым вежливым и извиняющимся голосом она объяснила:
– Прости, госпожа. Я ещё не совсем оправилась после тяжёлого ранения в спину, поэтому вынуждена принимать это немудрящее обезболивающее средство. Путь я держу домой, и тоже, как и вы, по не очень весёлому поводу, к сожалению. Дорога долгая, приходится всё время сидеть, и спина начинает меня сильно беспокоить. Если ты боишься, что я начну буянить и безобразничать, то напрасно. Ничего подобного не будет, не волнуйся.
Старшая попутчица издала горлом «кхм, кхм», а её дочка,
– Матушка, пусть госпожа...
Она слегка запнулась и всмотрелась в наплечники навьи, пытаясь понять её чин, и Северга подсказала:
– Сотенный, сударыня.
– Благодарю, – улыбнулась девушка и продолжила: – Пусть госпожа сотенный офицер принимает своё обезболивающее. Поверь, нас это совершенно не касается и никоим образом не мешает нам.
Матушка лишь высокомерно изогнула бровь и ничего не ответила, а Северга едва приметно приподняла уголки суровых губ:
– Благодарю, милая госпожа. Ты очень добра.
– Меня зовут Рамут, – блеснула девушка в улыбке белыми зубками.
Один звук этого имени, ворвавшись в унылое, тесное пространство повозки, сделал его теплее и подхватил Севергу мягкой улыбчивой волной.
– Надо же, – проговорила навья. – Какое совпадение. Одну... хм, очень дорогую мне особу зовут точно так же. Ты позволишь?
Северга протянула девушке руку, и та дружелюбно вложила в неё свою. Навья приложилась губами к гладкому чёрному шёлку перчатки, сквозь который чувствовалось щемяще-нежное тепло. А про себя она думала: «Рамут... Ты и здесь меня поддерживаешь, спасительница моя светлая». Ей казалось, будто это её дочь каким-то своим непостижимым волшебством послала ей в попутчицы эту милую барышню, доброта которой согревала сердце. Навья мысленно улыбалась этому нежданному и приятному привету издалека, но на её жёстких губах, как обычно, ничего не отражалось.
Рука задержалась в руке слишком долго для вежливого приветствия: Северга замечталась, попав под тёплые чары юной тёзки своей дочери, а девушка тоже отчего-то не спешила прерывать рукопожатие. Она тоже глядела на навью, как заворожённая, пока мать не толкнула её локтем в бок.
Дорога стала для Северги значительно светлее и приятнее, даже боль в спине как будто забылась. Девушка вовлекла её в лёгкую, занимательную беседу обо всём подряд; навье нравился ход её мыслей и живой, цепкий ум, а также самостоятельность суждений. Где-то навье не хватало знаний для поддержания разговора, но юная попутчица, словно чувствуя эти неловкие загвоздки, мягко сглаживала их и переходила к следующей мысли. Слушая её и любуясь ею, навья опьянела сильнее, чем от хлебной воды. «Что с тобой? – возмущался внутренний голос, трезвый и до тошноты правильный. – Темань, возможно, мертва... Возможно, ты едешь, чтобы развеять её прах. Какие девицы? О чём ты?» Но если Северга пользовалась хмельным напитком для уменьшения боли в спине, то девушка-попутчица стала для неё средством против тоски и боли сердечной.
Во время остановки в Церевинде они все вместе вышли в тамошнем отделении Извозного Двора: матери с дочерью надо было что-то купить и припудрить носики в уборной, а Северга в очередной раз пополнила свои запасы «обезболивающего». Пудрой и прочими средствами красоты она никогда не пользовалась, а потому зашла в уборную по самому прямому её назначению. Старшая попутчица задержалась у торговой лавки с перчатками, шейными платками и шляпами, а её дочка мыла руки перед большим настенным зеркалом. Увидев в нём отражение Северги у себя за спиной, она немного вздрогнула, но тут же улыбнулась. А Северга закрыла дверь уборной и защёлкнула изнутри на засов. Наверно, взгляд навьи подействовал на Рамут устрашающе, потому что она попятилась.
– О нет, не бойся, – промолвила Северга тихо и мягко, с бархатной, притягательной хрипотцой, которая неизменно воздействовала на девушек каким-то волшебным образом, заставляя их воском растекаться в её руках. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Как я могу причинить зло такой прекрасной юной госпоже? От встречи со мной может пострадать только мужчина, с которыми я и воюю с тех пор, как окончила школу головорезов Дамрад. Женщине в моих объятиях бояться нечего. Женщин я только люблю, целую и ношу на руках.