Больше чем любовь(другой перевод)
Шрифт:
Испытывая одновременно неловкость и огорчение, я механически проговорила:
— Разумеется, ты не можешь оставить ее. Это было бы неправильно.
— Мне так жаль… Но ты же понимаешь, этого никогда нельзя знать заранее… Если бы я знал, что так получится, то приехал бы к тебе раньше, но сейчас я никак не могу оставить Берту и заняться своими делами… Мы уезжаем в Ракесли через полчаса.
— Понимаю, — проговорила я сухо.
— Я очень сожалею, — уверял он меня. — Сейчас не могу говорить. Берта рядом…
— Да,
— Я приду к тебе, как только смогу, — мрачно сказал он.
— Да, спасибо, — поблагодарила я его.
Повисла неловкая пауза. Вероятно, он чувствовал себя в этой ситуации ужасно, но ничего сделать не мог. Да и говорить было весьма затруднительно. Ведь где-то там поблизости была Берта.
О господи, Ричард, я не хочу ненавидеть твою дочь так же, как я ненавижу Марион! Всегда кто-то из них стоял между мной и им. Снова на меня накатило отчаяние.
— Мне нужно идти, — обеспокоенно сказал Ричард. — Прости меня… Ты даже не можешь представить, как мне сейчас плохо.
— Я все очень хорошо понимаю, — спокойно сказала я. — Не думай больше об этом. Все в порядке. Придешь, когда сможешь. Храни тебя Господь, мой дорогой…
Я повесила трубку.
Я не заплакала. Почему-то просто не могла. Сняла свое платье, надела простой свитер и домашние брюки. Чай пить уже не хотелось.
В эту ночь я была самой несчастной девушкой в Лондоне. И снова я спрашивала себя: «А стоят ли такие мучения нескольких минут счастья?» И снова отвечала: «Да». Тысячу раз «да». Потому что у нас есть эти четыре года, потому что у нас было столько счастливых часов вместе, потому что мы любим друг друга. ДА!
Мы встретились с Ричардом только через две недели после того звонка. По обрывкам фраз, интонации я смогла понять, что Ричард был счастлив в Ракесли. По-настоящему счастлив. С дочерью они были большими друзьями. Погода стояла отличная. Светило солнце. Они гуляли по саду, проводили время в музыкальной комнате.
— Но я знал, что скоро мы опять будем вместе. Что такое какие-то шесть недель по сравнению со всей жизнью? — легко заметил Ричард.
Что ж, он прав. Но для меня эти шесть недель были настоящей пыткой. Целых шесть недель одиночества.
Я увидела его лишь в начале ноября.
Мягкая, меланхоличная осень подходила к концу, постепенно перерастая в холодную, неприветливую зиму. Приближалось Рождество.
Но по крайней мере, Ричард был снова со мной.
Он опять проводил со мной все уик-энды. Берта училась в школе, а Марион отдыхала на юге Франции. Ричард снова был моим.
Как-то миссис Микин, приходившая убирать квартиру, заметила:
— Вы что-то совсем плохо выглядите, моя дорогая. Мистер Браун, надеюсь, хорошо себя чувствует? Ведь из-за него вы так волнуетесь? Да?
— Да, — я вздохнула и улыбнулась. «Мистер Браун». Как смешно это прозвучало! Мой коммивояжер. Именно так миссис Микин думала о Ричарде. Она заметила, как редко он бывал в этой квартире.
— Похоже, мистер Браун возвращается на этой неделе. Это написано на вашем личике.
— Да, — тихо ответила я, стараясь не демонстрировать свою радость слишком явно.
Вскоре после ленча приехал Ричард.
Я стояла у раскрытой двери квартиры, поджидая его. Он шел медленно, опираясь на перила. И весь его вид говорил о том, что до конца он так и не успел еще поправиться. Если раньше он с легкостью преодолевал эти несколько лестничных пролетов, то теперь на лбу у него выступили капли пота.
Но его глаза светились от удовольствия — Ричард радовался нашей встрече. Мы не сказали друг другу ни слова, просто взялись за руки и вошли в квартиру. Он снял пальто, шляпу, перчатки и положил все это на кресло. Затем со смехом проговорил:
— Я просто чуть не задохнулся… Все еще не в порядке, дорогая. Доктора говорят, что пройдет несколько месяцев, прежде чем я снова буду в форме.
Я не могла говорить, только смотрела на него. И в моих глазах он прочитал все то, что у меня было на сердце. Его улыбка медленно растаяла. Он протянул руку ко мне и сказал низким голосом:
— Роза-Линда… ангел мой… Все уже в прошлом!
Уже позже, когда мы лежали на кровати, я, едва касаясь его щеки губами, прошептала:
— Я люблю тебя. Люблю.
Он повернулся ко мне и нежно поцеловал в ответ, затем еще и еще. До тех пор, пока мои глаза не высохли и умиротворение не разлилось по мне волной.
— Ты похудела, — заметил он, слегка нахмурившись. — Так не пойдет. Надо немедленно немножко потолстеть.
— Но ведь тебе нравятся худые женщины, Ричард, — хихикнула я в ответ.
— Да… ты даже не представляешь, как я скучал по тебе в больнице и потом в Ракесли.
— О том, что было со мной, я не стану тебе говорить, — приглушенным голосом пробормотала я.
— О, моя бедненькая….
Я взяла руку Ричарда и поцеловала его ладонь.
— Не нужно меня жалеть. Ты уже поправился, и ты снова со мной. Я самая счастливая женщина на свете.
— Дорогая… — тихо сказал он дрогнувшим голосом, и я почувствовала, что Ричард по-прежнему любит меня, что мне не нужно больше волноваться за его здоровье, что все снова хорошо.
Мы провели божественное воскресенье, ничего не делали, а только лежали в постели, разговаривали, бродили по квартире и снова разговаривали. Все проблемы отошли куда-то в небытие. Мы наслаждались обществом друг друга.
Он с беспокойством оглядывал меня и вновь, и вновь говорил, что я стала совсем худой и выгляжу несколько болезненно. Я ответила, что, наоборот, так хорошо мне уже не было давно, что я себя чувствую невероятно счастливой.
— Да, я вижу это по твоим глазам. По ним сразу все видно, моя дорогая Роза-Линда.