Больше, чем товарищи по кораблю
Шрифт:
Глаза Мэддисон пляшут между всеми нами, словно она находится на пороге великого открытия. Том тоже смотрит на меня.
"Ты имеешь в виду кого-то, кто сейчас на этом корабле, или, например, с тех пор, как каждый из нас прибыл?" — спрашивает Валентина, следя за тем, чтобы никто, а именно Оскар, я полагаю, не смог спрятаться за семантикой.
"Хм… наверное, с тех пор, как мы прибыли", — решает Мэддисон.
Два оставшихся человека стоят перед Мэддисон. Они ссорятся, и один из них отходит в сторону к Оскару, чтобы сделать ситуацию более интересной. Я
"Харви, в игре положено выходить вперед, когда ты что-то сделал".
"Я знаю".
Беспокоясь о парнях, я совершенно не обратила внимания на то, что только Мэддисон сделала шаг вперед.
"Чушь. Ты четыре месяца не целовался ни с кем", — хмыкает один из качков.
Оскар кивает, как будто в этом нет ничего особенного.
"Как?"
Теперь его нерешительность имеет смысл. Ему нужно было убедиться.
"Думаю, возможность так и не представилась".
Когда его глаза встречаются с моими, у меня внутри все переворачивается. Я отказываюсь верить, что у него не было такой возможности. Вы только посмотрите на него! Люди, должно быть, бросаются на него ежедневно. Мне ли не знать, ведь я одна из них.
"Ну, если бы ты действительно пришел на одну из этих вечеринок раньше, тебе могло бы повезти", — комментирует Валентина.
Конечно, это не первая вечеринка, на которой он побывал. Почему же только сейчас?
Он отмахивается от этого замечания, выглядя совершенно не обеспокоенным.
"Погодите, он забежал вперед в вопросе о том, как "увлечься кем-то в этой комнате", — замечает Оби.
"Поцелуй их!"
"Да! Поцелуйте их!"
Люди ликуют.
Оскар смотрит на Оби.
"Да, я не собираюсь этого делать".
По комнате разносятся крики. Оскар делает глубокий вдох, терпеливо дожидаясь, пока они все устанут, не подавая виду, что поддастся давлению сверстников, и за это он нравится мне еще больше.
"Ладно, ладно, оставьте его в покое".
Мэддисон вступает в игру, чтобы спасти его.
"Элиза, Том, вы тоже еще не целовались на корабле, так что давайте сделаем это весело".
Том, Оскар и я проверяем друг друга, предвкушая то, что сейчас произойдет.
"Всем встать. Выключить свет".
Кто-то щелкает выключателем, погружая и без того тускло освещенную каюту в полную темноту. В воздухе появляется радостное возбуждение, и все начинают тесно прижиматься друг к другу.
"Для следующей игры есть одно правило, и только одно. Никаких разговоров", — объясняет Мэддисон.
"Никаких. Мы должны держать наши личности в секрете. Это правило действует и сейчас, и после сегодняшнего вечера. Если завтра я услышу хоть один писк об этом, я сойду с ума", —
"Дамы, двигайтесь. Вы все можете использовать свои руки, чтобы помочь себе, но парни, держите свои при себе, пожалуйста".
По комнате прокатываются легкие смешки, но их быстро заглушают. Я протискиваюсь сквозь скопление тел, но проходит совсем немного времени, и я уже не могу различить людей. Это просто море кожи — упругой, мягкой, теплой, влажной? Мерзость.
"А теперь, ребята, расходитесь. И снова руки при себе: для этого будет достаточно времени через минуту".
Ребята, конечно, стали более наглыми в своих движениях. Меня швыряет, как шарик, каждый случайный толчок дезориентирует и обезоруживает. Я взвизгиваю, когда на мою ногу наступает, кажется, стадо слонов.
"Найдите рядом стоящего к вам человека… и делайте то, что считаете нужным".
Липкие руки быстро хватают меня, требуя, чтобы я принадлежала им. Я мгновенно напрягаюсь: его непрошеное прикосновение пробирается по моей талии. Оно похоже на что-то слизкое. Все в нем слизкое, и я хочу вырваться.
"Нет, спасибо", — решительно шепчу я, изо всех стараясь отпрянуть от него. Он отпускает меня без борьбы. Я поспешно ухожу, когда музыка становится достаточно громкой, чтобы перекрыть ужасающие чавкающие звуки, которые уже начались. Но только на время.
Я врезаюсь в стол, сильно ударяюсь коленом и бедром об угол. Я вскрикиваю от боли, но не успеваю прийти в себя, как кто-то врезается в меня сзади, и от удара я оказываюсь в неустойчивом положении, издавая очередной писк. Большие руки непроизвольно опускаются на мои бедра, но их обладатель быстро убирает их. Я не могу удержаться от тихого смеха.
Он берет мою руку, дважды похлопывая по парте позади меня, как бы предлагая мне туда сесть. Я так и делаю, не отпуская его. Темнота дезориентирует; мои глаза широко открыты, но я ничего не вижу, даже тени.
Свободной рукой я сжимаю колено, ища шишку или ссадину там, где болит.
Его другая рука прощупывает другой участок моего тела, пока не находит мои пальцы.
Тепло его тела передо мной исчезает, и в следующее мгновение я понимаю, что его губы прижимаются к моему колену. Я зажмуриваюсь от сладости этого жеста. Когда я чувствую, что он поднимается, его пальцы все еще остаются на моих. Я рискую и передвигаю их на бедро, чуть выше трусиков, потирая круговыми движениями, надеясь, что он поймет намек.
Он понимает.
Когда пульсация между ног увеличивается, я чувствую изгиб его губ, направленный вверх, когда он усмехается мне в ответ. Я провожу кончиками пальцев по животу, между груди и по шее, и его губы следуют за мной. Каждый поцелуй мягче и манящее, чем предыдущий, его язык едва касается губ, но это все, на чем я могу сосредоточиться. Я касаюсь губами его, и когда он целует меня, мир перестает вращаться.
Это всего лишь один поцелуй, но его достаточно, чтобы я убедилась: ничто и никогда не будет так хорошо, как это.