Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки
Шрифт:
– Итак, приступим. Фамилия, имя, отчество?
– Савельева Анна Никаноровна.
– Возраст?
– Двадцать пять от роду.
– Место рождения?
– Здесь, в Москве родилась.
– Социальное происхождение?
– Это как?
– Из рабочих, крестьян, дворян, мещан, служащих?
Женщина слегка задумалась:
– Из мещан… вроде бы.
– Род занятий?
Она опять задумалась:
– Раньше на почте работала.
Фельдман ещё ближе подвинул стул.
– Это раньше… а сейчас?
Ей нечего было сказать. Фельдман приподнялся на стуле.
– Молчишь?
Он наблюдал за её испуганным лицом: «Нет, она в самом деле хороша. Сейчас бы с ней где-нибудь в другом месте… Неужели и её в расход?»
Между тем Анна разрыдалась:
– Да никакая я не контра… я с блатными имею дело.
– С кем именно?
Савельева пришла в себя.
– Я… я любовница Яньки Кошелькова.
Если бы в это время за окном раздался мощный взрыв, Фельдман и то бы не был так шокирован, как после услышанного. Пенсне самопроизвольно подскочило у него на носу:
– Что, что?!
– Я любовница известного бандита Кошелькова.
Следователь Фельдман резко поднялся, обошёл стол и, подойдя к Анне, склонился, опершись одной рукой на край стола.
– И ты это можешь доказать?
– Он сам любил повторять, что он – Кошельков. Он у меня не раз ночевал.
– Ха… этого мало.
Теперь уже Анна с каким-то тайным чувством превосходства посмотрела в лицо следователя:
– Если вы передадите меня из ЧК в уголовку, я вам сообщу такое…
Фельдман и сам был готов передать её в уголовный розыск, где бы ей светил срок, а не расстрел.
– Обещаю передать.
Анна Савельева выговорила не сразу, слишком уж непросто было произнести подобные слова:
– Он мне рассказывал, как чуть было… чуть было не убил Ленина. И этот… как его… пистолет показывал, который отнял у него.
Дзержинский срочно куда-то уехал, поэтому совещание проводил Петерс – его заместитель и одновременно глава московской ЧК. Кроме Ершова, Отмана и Курбатова присутствовали заместитель Петровского Вайнштейн и ещё один человек, с окладистой чёрной бородой, в строгом костюме-тройке.
Петерс нервно вышагивал взад-вперёд по кабинету.
– С момента покушения на товарища Ленина прошло пять месяцев, на дворе июнь. Деникин уже недалеко от Москвы. А они одного бандита ликвидировать не могут! Что это: саботаж? А я уж именно так начинаю думать…
При слове «саботаж» Петерс бросил недобрый взгляд на Сергея Генриховича. Тот понял, но взгляд выдержал.
Глава московской ЧК распалился не на шутку:
– Ведь до чего дошло: мало того, что этот Кошельков благополучно минует все засады, убивая направо и налево, так он ещё, используя документы сотрудников ЧК, взялся грабить воинские части!
Петерс слегка успокоился, сел за стол, перевёл взгляд на Ершова:
– Что скажете, Фёдор Фёдорович?
– Что сказать… я два раза писал рапорты с просьбой отправить меня на фронт…
Петерс стукнул кулаком по столу:
– Бежать?
Последующие минуты казались бесконечными, никто не решался заговорить. Первым прервал молчание Вайнштейн:
– Послушайте, неужели у вас нет каких-то новых идей, кроме как устраивать засады?
Сергей Генрихович понял, что пора высказаться ему. Он поднялся, поправил пиджак. Ранее в Московском уголовном сыске всегда было принято докладывать стоя.
– Есть одна мысль.
– Какая?
– Мы арестовали по делу контрабандиста Миклашевского некую Анну Савельеву, которая заявила, что является любовницей Кошелькова. Я лично допросил её, и она сообщила, что Кошельков мечется, как затравленный зверь, и решил срочно убраться за кордон. Для этого ему нужна валюта. Золота и драгоценностей у него вдоволь, но ведь их надо ещё сбыть. А связей за рубежом у Кошелькова нет. Поэтому без валюты ему первое время не обойтись. Он два раза совершал налёты на валютчиков и оба раза оставался ни с чем. В первом случае сам чуть не получил пулю. А во втором его добыча составила лишь несколько тысяч немецких марок, которые в нынешней Германии, где сильнейшая инфляция, мало чего стоят, а значит, никому не нужны. Вот если бы франки… а ещё лучше – доллары. Поэтому без валюты первое время ему не обойтись.
– И какой же вывод? – спросил Петерс.
– А вывод такой, что можно сработать «на живца».
– Это как?
– Наш человек под видом иностранца интересуется… ну, например, произведениями искусства, предлагает за них те же самые доллары… франки…
Вайнштейн сразу парировал:
– Но это должен быть человек, которого, во-первых, в Москве никто не знает; во-вторых, он должен владеть хотя бы одним иностранным языком; а в-третьих, он должен иметь опыт подобной работы – идёт-то он к бандитам, а не к тёще на блины. И где взять такого человека?
Отман молчал, понимая, что его идея попахивает утопией.
– Вы что-то хотите сказать, товарищ Юргенс? – обратился Петерс к человеку с бородкой, который до этого молчал.
– Я хочу сказать, что у меня есть такой человек.
– Ершов?.. Откуда ты взялся, ты же убит? – Алексей Балезин с неподдельным удивлением смотрел на однополчанина.
– Как видишь, живой, – улыбнулся тот.
Обнялись. Оба высокие: один светловолосый, другой чернявый, похожий на цыгана – они стояли друг против друга и не верили, что встретились. Поручик Балезин, до того как стать командиром пулемётной роты, командовал первым взводом, прапорщик Ершов – вторым. Три года назад в Карпатах при обстреле русских позиций австрийский снаряд прямым попаданием угодил в блиндаж. Все погибли. Но оказалось – не все. Прапорщик Ершов за пару минут до этого вышел по нужде. И остался жив. Но больше его никто не видел.