Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки
Шрифт:
От Дворца искусств до Хитровки, вблизи которой находилась лавка Вербицкого, было недалеко, и вскоре хозяин лавки, провернув несколько раз замысловатой формы ключ, открывал входную дверь. – Прошу…
Алексей шагнул внутрь знакомого уже помещения, куда плохо проникал дневной свет и в котором пахло воском и ещё каким-то смрадом.
– Подождите пару минут, я сейчас, – Вербицкий исчез где-то в глубине лавки.
Наступила тишина. Прошла минута, две… Работая в контрразведке у Батюшина, Алексей научился интуитивно чувствовать ситуацию, когда у него кто-то за спиной. Нет, не толстяк Вербицкий, он исчез в другом направлении. Тут за спиной кто-то ещё. И он не ошибся. – Интересуетесь картинами?
Балезин вздрогнул, резко повернулся и отпрянул назад. В создавшейся ситуации это было правильно: так поступил бы настоящий коммерсант-француз, а не бывший контрразведчик с железными нервами. Тем более что из-за спины говорили по-французски.
В это время вернувшийся в помещение Вербицкий включил свет. Это лицо Алексей хорошо запомнил из фотографий в картотеке Отмана. Перед ним стоял сам Яков Кошельков!
– Простите, с кем имею честь? – так же по-французски вопросом на вопрос ответил Алексей.
Кошельков был на взводе. То, что его обложили со всех сторон, – это ещё полбеды, к такому он привык. А вот исчезновение его любовницы Анны Савельевой приводило его в ярость. А вдруг она в уголовке или, того хуже, в ЧК? Он зверел, стрелял направо и налево, но желание уйти за кордон, имея в кармане валюту, было очень велико. Поэтому перед Балезиным-Дювалем он предстал с виду спокойным.
– Кульков Яков Петрович, – представился Янька. – До семнадцатого года коммерсант.
– Дюваль… Серж. Тоже коммерсант, но после семнадцатого.
– И что явилось этому причиной?
– Под Верденом хлебнул газу. Списали.
По-французски Кошельков говорил неплохо. Балезин же говорил свободно, хотя и с некоторым акцентом. Впрочем, кто мог сейчас оценить французский выговор в этой пропахшей воском лавке?
Присели. Кошельков развалился в кресле и не спускал глаз с Алексея. За спиной бандита стоял Вербицкий. Выражение лица его из слащавого превратилось в настороженно-серьёзное. Возникла пауза. Балезин оценивал ситуацию. Группе, в которую он вошёл, поставлена задача ликвидировать бандита Кошелькова. Это значит, что он может выхватить из внутреннего кармана френча миниатюрный браунинг и без зазрения совести всадить несколько пуль в того, кого боится вся Москва. Вот только успеет ли? Кошельков не такой простак, чтобы прийти одному. Наверняка его подельник, а может быть и два, держат под прицелом его, Алексея, спину. Нет, такой вариант развития событий отменяется.
– Деньги при вас? – вдруг по-русски спросил Кошельков.
– Ну что вы, по нынешней Москве ходить с долларами и франками опасно, – так же по-русски ответил Балезин, естественно с некоторым акцентом.
– Вы думаете, нынешняя Москва знает, что такое доллары? – усмехнулся Кошельков и вдруг загадочно прищурился. – Так вы русский или француз?
– У меня мать русская, отец француз. Я гражданин Франции, но часто бывал в России.
– Живёте в Париже?
– В Лионе. Собираю экспонаты для одного частного музея.
– И только западноевропейскую живопись?
– Такие мне поставлены условия.
– В Москве давно?
Балезин, не ответив, поднялся.
– Послушайте, господин Кульков. Не кажется ли вам, что наша деловая встреча превращается в допрос? – резко выговорил он, снова перейдя на французский. – Может, вам ещё доложить, на какой улице я живу, в каком полку служил, кто моя любовница… Если хотите, вот мой паспорт.
Отман, разрабатывая легенду для Балезина, предусмотрел и ситуацию с гражданством. Паспорт на имя Сержа Дюваля был в полном порядке.
– Сядьте, не кипятитесь, – Янька сделал успокаивающий взмах рукой вниз и полез за пазуху. Алексей внутренне напрягся. Если Кошельков не поверил, ему ничего не стоит выхватить револьвер и всадить в него несколько пуль. Но тот вынул не револьвер, а сложенный вчетверо лист бумаги:
– Всё, что могу вам предложить.
Список картин и рисунков был немалый, но для настоящего ценителя искусств, за которого выдавал себя Балезин, ценность представляли только две малоизвестные картины раннего Коро и небольшой портрет, написанный Сезанном. Ничего больше из работ всемирно известных мастеров Янька Кошельков награбить не успел. На них и указал Балезин-Дюваль:
– Вот эти готов купить.
Кошельков не стал протестовать против такой на первый взгляд незначительной сделки. Хвалить же свой товар он не умел, поскольку в живописи ни черта не понимал. Он жаждал только одного – убедиться, что у этого француза есть валюта. А если это так, то завтра он, гроза Москвы, может совершить налёт хоть на Третьяковку.
– Хорошо, я готов продать, – сказал он и вдруг испытующе посмотрел в лицо Алексею. – А может, вам добавить что-нибудь ещё: золото, бриллианты?
Балезин театрально замахал руками:
– Что вы, что вы… Золото, драгоценности везти через границу? Я ещё в своём уме. А вот холсты, спрятанные в подкладе чемодана, подозрение не вызовут.
Кошельков понимающе кивнул. Потом поднялся.
– Замётано…
– Что-что?
– Я хотел сказать, решено. Правда, есть одно обстоятельство. Я вечером уезжаю, поэтому жду вас через час с деньгами здесь же.
Вот это новость! Дело принимало неожиданный оборот.
– Через час? Боюсь, что не успею, – развёл руками Алексей.
– У господина Вербицкого, – Янька кивнул на толстяка и впервые за время разговора усмехнулся, – своя карета. За час извозчик доставит вас к «Метрополю» и обратно.
«А эти мерзавцы неплохо работают», – мелькнуло в голове у Алексея. Он поднялся. Отказ означал провал. Ничего не оставалось, как принять правила игры, предложенные противником. Но он держал себя в руках и внешне выглядел спокойным, даже повеселевшим.
– Прекрасно, поехали. Только придётся заглянуть ещё в одно место.