Большевики
Шрифт:
— Мертвый, что ли, пробормотал Амо. Он нагнулся к казаку: — нет, храпит, несет спиртом, нализался-то как.
— Э, проснись, чурбан, толкнул ногой сонного Федор. Но казак, кроме храпа, не подавал никаких признаков жизни.
Завернули на базарную площадь. Площадь была пустынна и безлюдна. Но возле церкви все трое заметили целый ряд странных сооружений.
— Точно стропила для постройки дома, — подумал Борин.
— Уж не дом ли новый строит кто? — сказал Федор.
Подошли
— Виселицы, прошептал Борин. — Это повешенные.
— Да, — подтвердили остальные.
Они подошли к виселицам на расстояние в несколько шагов. Перед ними, на фоне белой базарной церкви, сверкающей крестами, стояли в ряд около двух десятков виселиц. На высоте до двух сажен висели повешенные фигуры с отвислыми руками, ногами и с нелепо-изогнутыми шеями. Борин напряженно всматривался в лица повешенных, но ни одного знакомого лица среди них не встретил. Было жутко находиться среди неподвижных трупов.
— Не всматривайся, Петя. Все равно ничего не узнаешь. Они повешены несколько дней. Слышишь запах. А такая смерть безобразит лица.
— Я уверен, — прошептал Борин, что все эти мученики мне хорошо знакомы. Больно, что ни одного не узнать. Меня душит гнев. К чему эта издевка и надругательство над человеком? Жалкая попытка запугать рабочих.
— Почему мы не догадались снять с казака кинжал, — сказал вполголоса Амо. — Мы бы им обрезали веревки.
Подошли ближе.
— Эй, держись стороной, — раздался голос от церкви. Эй, стрелять буду.
— Уйдемте, — прошептал Борин. — Все равно не к чему обрезать веревки. Если даже и обрежем, то какая от этого польза. Их опять повесят, а нас арестуют и тоже повесят.
— Здесь неподалеку живет товарищ, про которого я говорил. Направо, в переулок. Пойдемте.
Федор повлек за собою друзей. Прошли несколько переулков, остановились на углу, возле закрытого лабаза, с черной вывеской.
На вывеске большими белыми буквами было написано «мука».
— Погодите тут, — шепнул Федор, — а я пойду, дам ему условный сигнал.
— А вдруг его там нет?
— Ну, не беда. Как нибудь обернусь. Скажу, что спутал номер дома и улицу.
Федор скрылся в переулке.
Шли томительные минуты. Наконец, Федор вышел из переулка в сопровождении высокого бритого человека, в фуражке со значком.
— На небольшом расстоянии, идите следом за нами, — шепнул Федор. — Вместе неудобно.
Впереди шел Федор, позади в нескольких шагах информатор, за ним остальные.
— Чорт возьми, у меня так устали ноги, — сознался Амо, что хоть ложись посредине улицы и умирай.
— Нужно потерпеть, у меня тоже ноги словно чужие. Я даже боль перестал чувствовать.
Шли
— Комната принадлежит моему товарищу, он сейчас в командировке. Хозяева интеллигенты, настроены к нам благожелательно. Чувствуйте себя в пределах этой комнаты вполне свободно. В коридоре тоже. Но на улицу не выглядывайте и не выходите. Не рекомендую. В этой комнате вы пробудете ночь и завтрашний день. А ночью мы вам принесем костюмы, документы, подыщем квартиру и свяжем вас с организацией. — Лицо у информатора свежее, молодое, но серьезное.
— Садитесь, побеседуем, — сказал Федор ему.
— Нет, не могу. Я должен отправляться к себе. Хождение по городу разрешено до двух, а теперь, — он посмотрел на ручные часы — пятнадцать минут второго. Я должен итти.
— Хорошо, один вопрос, — обратился к нему Борин. — Кто из здешних в числе повешенных?
— Все здешние. 12 рабочих из депо железной дороги, три сотрудника Чека.
— Кто?
— Не знаю имен.
— Еще кто?
— Секретарь Губкома…
— Как? Бедный, славный старик.
— Еще пятеро военных и учительница.
— Какая?
— Черская.
— Так ведь она беспартийная.
— Ее повесили за то, что она преподавала в красноармейской школе и посетила два раза наше ячейковое собрание. Ну, мне пора. До свиданья, товарищи. Занавеску не открывайте.
— До свиданья.
Информатор ушел, закрыв за собою снаружи дверь на ключ.
— Буду спать, не раздеваясь, — категорически заявил Федор и в одежде рухнулся на пол. Борин стащил с постели одеяло и подушку и отдал ему. Погасили свет.
С утра и до вечера они были в напряженном молчании. Несколько раз за день кто-то подходил к дверям парадного, дергал за ручку.
«Кто бы это мог быть?» — думал каждый из них.
— Может быть, ребятишки балуют на улице, — попробовал рассеять тревогу Федор. Но голос у него звучал не убедительно. Он сам не был уверен, что дергают ручку парадного уличные ребятишки.
Через стенку заплакал ребенок.
«Ишь ты как слышно, — подумал Федор. — А мы-то ведь как громко разговаривали».