Большевики
Шрифт:
— Здесь нужно перемахнуть, — сказал Григорий Петрович. — Снимайте куртки, кладите на проволоку. Так. Ну, теперь кто поздоровее, Котлов, — подставляй спину. Борин, лезь.
Борин быстро перепрыгнул через стену. За ним остальные. По эту сторону железнодорожного полотна город был совсем похож на деревню. Они шли улицами, наполненными сугробами пыли и лужами грязи. По дороге попадались густо измазанные в черную грязь свиньи с поросятами. Часто крыши домов были крыты соломою. Так прошли несколько улиц. Близко к окраине разбились на две группы. С разных сторон вошли в маленький проулочек. Постучали в двери небольшой деревянной избы у канавы, с крыльцом. Раскрылось окно. В него высунулась, черная взлохмаченная голова. Посмотрела. Протянула букву а-а-а-а и скрылась обратно. Двери раскрылись, вышел тот же взлохмаченный человек, в галошах на босую ногу и в исподнем белье. Он зевал, закрывал рот одной рукою, а другой придерживал спадающие кальсоны. «Заспался, извините, — сказал он. — Заходите, господа». И прибавил шопотом: «товарищи».
Зашли в темную комнату, с единственным столом и одной скамейкой у стены. Расселись на скамью.
— Ты что так долго спишь, Андрей, и не стыдно? — пожурил взлохмоченного человека Григорий Петрович.
— Заспался, — оправдывался Андрей. Я лег в постель, т. е. на стол всего два часа назад.
— Почему?
— Печатали воззвание к населению.
— О чем? Почему мы не знали?
— Поздно пришла сводка. Вчера в десять часов ночи получили сводку с фронта. Наши наступают. Заняли за неделю триста верст территории, шесть крупных городов и захватили 21 тысячу пленных и трофеи.
Все в комнате сразу стали оживленно разговаривать. Засуетились. Кто-то начал кричать «ура!», но ему зажали рот.
— Замолчи, сумасшедший!
— Еще что?
— Наш фронт от города всего в ста верстах.
— Благодать, — расплылся в улыбке Федор. — Покажи листовку.
Андрей, придерживая одной рукою спадавшие кальсоны, другою принялся рыться под дровами в печке. Достал папку, из папки вынул небольшой листок бумаги. Федор прочел напечатанное на нем вкривь и вкось гектографом.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
«Всем честным труженикам. Товарищи. Победоносная Красная Армия заняла ряд городов, территорию в 300 с лишним верст. Тридцать тысяч пленных и невидимые трофеи! Белые банды бегут. В их стане разложение. Красные герои уже в нескольких верстах от города. Не пройдет и двух дней, как царские палачи, генералы, будут уничтожены навсегда и Красный стяг труда взовьется над городом и над всей трудовой Республикой!
Дорогие товарищи! Военно-Революционный Комитет, который сейчас организован в губернии, соединяет воедино силы для могучего выступления в тылу у врага. Он призывает вас всех готовиться к этому выступлению, не покладая рук. Но на провокации одиночных выступлений не поддавайтесь, товарищи. Врозь мы слабы, вместе — непобедимая, всесокрушающая сила.
Уже сейчас в наших рядах имеется такая могучая войсковая единица, как партизанский отряд, оперирующий в N уезде, насчитывающий в своих рядах более десяти тысяч человек. В городе мы тоже насчитываем их несколько тысяч. Через пару же дней мы будем превосходить гарнизоны численностью и мощью.
За работу, товарищи!
Вооружайтесь, кто чем может! Время не терпит!
Долой белых палачей, вешателей!
Да здравствует непобедимый Союз Трудящихся!
Да здравствует Рабоче-Крестьянская Красная Армия!
Да здравствует мировая пролетарская Революция!
— Хорошее воззвание, — похвалил Федор. — Только насчет численности нашего отряда преувеличили, братцы. Даже меня покоробило. У нас, когда мы уходили из отряда, вместе с батальоном было 1.200 человек.
— Ничего — ответил Андрей — Где нынче тысяча повстанцев, там их завтра будет десять тысяч.
— Распространили листовку? — спросил Борин.
— Уже расклеили в городе около двадцати штук. Остальные послали в уезды.
— Сегодня будут повальные обыски, — сделал вывод Григорий Петрович.
— Не думаю. Нас под вечер вчера обыскивали. Поэтому мы и печатали здесь.
— Когда же соберется Комитет? — спросил Борин.
— Здесь, в три часа дня.
— Будем ждать. Поесть-то дашь нам что?
— Ступайте в сенцы, там есть молоко, яйца, ветчина, а я сосну часок, другой. — Андрей быстро залез на стол, под пальто и мигом захрапел.
— Это кто? — спросил Федор у Котлова.
— Это секретарь нашего губернского Комитета.
С двух часов стали приходить члены Комитета. Они входили со двора без стука. Борин внимательно всматривался в лица и узнавал в них своих старых друзей.
— Борин? Здорово, дорогой. Не из центра ли? — спрашивал у него приземистый, толстый человек. Бритое лицо вошедшего простодушно улыбалось. Серые глаза искрились под стеклом очков.
— Власов? Ты, ли это? Тебя без бороды не узнаешь. Здравствуй, милый.
Товарищи целуются.
— Как попал? Откуда? Что делал? Что слышно нового? Кто здесь, кого нет? — послышались обоюдные вопросы.
Власов рад встрече. Но, по обыкновению, сдержан. До захвата города белыми он был председателем трибунала. По привычке говорил медленно. Каждое слово «обмаргивает», как говорил про него Федор. По профессии он был телеграфистом.
Снова раскрылась дверь, вошел сухощавый человек в шляпе, надвинутой на нос. Длинные черные усы свисают по-хохлацки вниз на бледном угодничьем лице. Федор сразу узнал вошедшего.
— Иудейский хохол — Абраша Зоткин, — порекомендовал он Борину.
Зоткин бросил шляпу в сторону и прыгнул на шею Федору, а затем Борину, выкидывая при этом самые удивительные фокусы ногами. Усы у него сползли на подбородок, обнажая бритую верхнюю губу.
— Откуда покойничков бог принес? — со смехом говорил он. — Чорт возьми, как тут не верить в загробную жизнь!
Абрам Зоткин, по профессии печатник, при Советах был членом Коллегии Чека, кроме того заведывал Отделом Народного Образования.
За ним следом вошел еще один, знакомый Борину член Комитета. Раньше он занимал пост заведующего Агитотделом Губернского Комитета. Подслеповатая, обрюзглая седоватая голова, смотрела исподлобья. Он больше двадцати лет провел в тюрьмах царской России. С 18 лет отдавшись делу революции, он никогда не уходил от нее. Тепло и радостно поздоровался он с Бориным и Федором. «Нашего полку прибыло» — сказал он баском. Друзья разговорились.
Через час пришли еще двое. Это были ответственные работники Губкома, присланные из ЦК партии для работы. Федор не преминул задать по несколько исчерпывающих вопросов и узнал, что до посылки сюда оба товарища работали среди путиловцев, так как сами были металлистами. Оба они были старыми партийцами-большевиками. Провели по несколько лет на каторге.
Один, повыше ростом, с черной щетиной на щеках, в синих очках, с копной кудрявых волос на голове, с желтым карандашом за ухом был назначенским председателем Комитата. Звали его Борисом.