Большевики
Шрифт:
Его связали и уложили на голые нары. Возле поставили двух часовых.
«Плохо я стал подпольничать, — опять принялся ругать себя Борин. — Попался. Хотя тут больше всего виноват этот предатель Иванов. Не кстати смерть… Ох, как не кстати». Пробовал Борин утешать себя мыслью, что все же его друзья на свободе, что дело революции без него в надежных руках. Но это утешение было слабое. Хотелось еще пожить. Почему-то смерть представилась ему в виде старика с окостеневшими, полураскрытыми руками, с растопыренными пальцами. Точно он с закрытыми глазами ловил кого-то невидимого. У старика хищное лицо, искаженное дикой злобой. По острой бороде текла струйка крови. Где-то он видел этот труп старика. Но где, не мог припомнить.
Через несколько минут стали болеть в связанных местах руки и ноги. Время шло медленно. Часовые менялись. Они стояли точно истуканы в кавказских бешметах, в высоких барашковых шапках с белым верхом. Боль рук и ног все усиливалась. Борин временами забывался и стонал.
Утром за ним пришел офицер, с огромными черными усами и колючим взглядом. Он был одет в такую же форму, как и солдаты, только сшитую лучше.
— Развяжите его — приказал он караульным.
Борина развязали. Он долго растирал затекшие и занемевшие места. Наконец сел на нары.
— Как ваше здоровье? — насмешливо справился офицер.
— Ничего, — буркнул в ответ Борин.
— Я тоже думаю, что ничего, — согласился с ним офицер — Мы вас сейчас отправим в военно-полевой суд.
Офицер испытующе посмотрел в лицо Борина. — А из военно-полевого суда есть один ход — к праотцам.
Борин посмотрел на него, погладил бороду и сказал: Ну…
— Ну… а это вещь не из приятных, особенно ежели через повешение.
— Кому как. Вы вот лучше дайте мне напиться, а то я, пожалуй, не доживу до столь сладостной минуты.
— Обойдется и так. Идем.
Шли по середине ярко залитой солнцем улицы. Около пятнадцати человек с саблями наголо охраняли Борина на пути в военно-полевой суд. Солнце слепило глаза. Но Борин шел твердой поступью, растрепанный и хмурый. Ароматный утренний воздух немного освежил его после бессонной мучительной ночи. По сторонам улицы шли прохожие. Иные молча смотрели на шествие, другие с состраданием качали головой. И вдруг… у поворота на главную базарную площадь Борин видел два знакомых лица. Это были Амо и Григорий Петрович.
«Они следят куда меня поведут», — подумал Борин. Слабая надежда шевельнулась у него в сознании. Но он тотчас же отверг ее. «Пустое, что они могут сделать»?
Подошли к большому черному корпусу, где раньше помещался Военный Комиссариат. Над входом в здание развевался трехцветный флаг. На древке флага висела белая лента. По широкой лестнице Борина ввели в большой зал. Остановили в углу перед дверьми с надписью «Кабинет Е. В. П. Комдива». Конвоиры окружили Борина со всех сторон, а офицер, закрутив свои большие черные усы, точно на пружинах вошел в двери кабинета.
Прошло с полчаса. Наконец, из кабинета вышел конвойный офицер. Выбрал из стражи двоих, наиболее воинственных, поставил их по сторонам Борина. Вынул из кабура наган и скомандовал: «Прямо в двери шагом марш».
Стиснутый с двух сторон стражниками, подталкиваемый сзади дежурным офицером, Борин ввалился в кабинет Комдива. В просторной светлой комнате, за большим письменным столом, заваленным бумагами и газетами, сидел лысый бритый офицер. Над ним на темных обоях стены, красовалась готическая таблица: «Личный секретарь Е. В. П. Комдива».
— Подождите здесь, поручик, — сказал он конвойному офицеру. Я пойду доложу.
Он без стука вошел в большую дубовую дверь направо. Опять потянулись томительные минуты ожидания. У Борина закружилась голова. Захотелось спать.
«Вот церемонные черти, — мысленно выругался Борин. — А впрочем все равно». Он покосил глазами направо. В упор на него смотрели черные подстерегающие глаза. Хищный профиль с плоским, как у птицы носом, серое лицо, у щек изрытое оспой. Острый подбородок и темные губы, длинной веревочкой. «Ну и рожа», — подумал Борин. Его почему-то стал душить смех. Он обернулся в левую сторону. Там на него смотрела такая же рожа, только с щетинистыми, тараканьими усами и выпученными глазами.
— Эй, ты, стой смирно, — окрикнул его сзади конвойный.
Вышел лысый офицер. Сказал: «заводите» и величественным жестом показал на дверь. Стиснутый с двух сторон, Борин ввалился в другую комнату.
На фоне голубых обоев стояла черная резная венская мебель. В углу красовался белый мраморный камин. Рядом с ним стояло трехцветное знамя с орлом на верху. На окнах цветы с большими листьями. Напротив дверей, у стены, помещался большой стол, покрытый, вместо сукна, двумя трехцветными знаменами. И стол, и камин, и знамена отражались в блестящем навощенном полу. За столом сидело пять человек, одетых в офицерские мундиры. Лица серьезные и нахмуренные. В центре стола развалившись сидел офицер, с генеральскими зигзагами на погонах, в бакенбардах и пенснэ. Остальные все были гладко выбриты и причесаны.
— Ближе сюда, — бархатным голосом сказал офицер в бакенбардах. — Еще ближе. Так. Ну-с.
Бакенбарды повернулись поочередно направо и налево. — Начнем, господа.
Его соседи утвердительно кивнули головами.
— Егор Павлович, — обратился тогда генерал к хмурому офицеру, сидевшему у края стола, с ручкой в руках. — Позовите Иванова.
Хмурый офицер встал и вышел в маленькую черную дверь возле камина. Офицеры внимательно уставились на Борина.
— Рассматривают, каков большевик, чекист, — сделал вывод Борин. — Как видно раньше не встречали лицом к лицу. Не подумали бы, что я хоть чуть-чуть трушу.
Борин выпрямил стан, закинул назад голову. Прищурив один глаз, стал в упор смотреть на своих судей. Сосед председателя достал монокль. Поднял бровь и вставил его в правый глаз. Посмотрел на Борина и что-то шепнул председателю. Тот улыбнулся. Кровь залила лицо Борина.
Маленькая дверь раскрылась, вошел хмурый офицер и Иванов.
Иванов был хорошо одет. На нем красовался летний чесунчевый костюм. Ослепительно белые туфли и воротничок с белым галстухом. Но его лицо оставалось все то же сморщенное и сжатое: глубоко посаженные прищуренные разбегающиеся серые глаза, тупой нос, приподнятая левая бровь, стриженные под гребенку седые волосы. Сгорбленная спина и не сгибающиеся длинные ноги.